этих словах Леонид выразительно взглянув на ширинку своих брюк, пытается возложить туда её ладонь. Саша испуганно вырывает её, но тут же, рассмеявшись, предлагает:
— Вот пиджак снять можно... Давай, я пойду повешу его.
— Бога ради, расстанусь с ним с удовольствием. И с галстуком тоже... Можно?
— Разрешаю.
— А заодно и верхнюю пуговку рубашки расстегну... В укор некоторым... Нет, две... Даже три... Если позволено будет...
— Будет, будет!
— Как понимать эти слова? Как согласие, или как призыв прекратить?
— Как хочешь, так и понимай... Подожди минутку, пока я пойду повешу пиджак и галстук.
— Жду возвращения и надеюсь на взаимность! — крикнул Леонид ей вслед.
Открыв дверцу платяного шкафа в спальне и увидев единственную свободную вешалку, освобождённую сегодня утром от костюма мужа, Саша замирает: может, не стоит её занимать пиджаком другого мужчины, а повесить его на спинку стула или на вешалке в передней? Но колеблется недолго: чушь какая-то пришла в голову, вешалка, даже супружеская, — ведь не постель. И, кстати, неплохо бы перевесить сюда и его пальто с шапкой из передней... Так, на всякий случай... Хотя, ладно, пусть там висят... Да, интересное направление принимает это свидание... Уже до пуговиц дело дошло... Думала ли ты об этом? Конечно, нет... Ишь как разрумянилась!... И что же будет дальше?... Забавно... Что он там вдогонку сказал?"Надеюсь на взаимность!» Сейчас прям, жди!... Хотя, хотя... может быть всё-таки чуточку подыграть ему? Интересно, как он прореагирует, увидев, что и у меня расстёгнута верхняя пуговица?... Нет, две... Да чего там, баш на баш, три!... Вот так... Комбинашку не видать? Ну и прекрасно!... Вперёд, навстречу новым приключениям!
— Ну, чем ты тут без меня занимаешься? — с некоторым вызовом спрашивает Саша гостя, вернувшись на кухню и усаживаясь рядом с ним.
Изменения в её одежде не проходят мимо его взора. От неожиданности он широко открывает рот и шумно втягивает в себя воздух.
— Что с тобою? — интересуется она, поворачиваясь лицом к нему и с удовольствием внимая его смятению.
— Нет, ничего... — бормочет он.
— Да, кстати, о какой такой взаимности ты говорил?
— Бог ты мой! — наконец-то приходит в себя Леонид. — Вот это подарочек!
— Кто-то только что упрекал меня, что де жалко мне с кое-какой мелочью расстаться...
— Нет, нет! Беру те слова обратно, прошу прощения за них...
— Уж так и быть, прощаю.
Их уста снова смыкаются, а его рука прямиком направляется за расстёгнутый отворот блузки, принимается поглаживать её груди через ткань комбинации, затем преодолевает верхний край последней, и пальцы предпринимают попытку проникнуть за чашечку бюстгальтера.
— Какая прелесть! И как жалко, что моя ладонь так стеснена в своих действиях, а глазам ничего не видно...
Жар его ладони, касавшейся кожи то одной, то другой груди, снова охватывает всё её тело. И уж совсем невыносимым этот жар становится, когда его пальцам удаётся протиснуться поглубже и легонько пощекотать сосок. Саша задёргалась и, хихикнув, вырывается из его объятий.
— Больно, — объясняет она ему, — бретельки в кожу впились.
— Так давай я их сниму с плеч! И мне они тоже мешают.
— А сам лифчик не мешает?
— Мешает, конечно.
— Ну так попробуй, сними его, — улыбаясь, предлагает она вдруг, сама удивившись своей собственной смелости.
И прильнув своими губами к его рту, ощущает, как одна из его ладоней мнёт через ткани блузки и комбинации её правую грудь, а другая, проникнув за воротник кофточки, опускается меж лопаток под комбинацию, упирается кончиками пальцев в лямку бюстгальтера и судорожно скользит вдоль неё в поисках застёжки.
— Сию минутку, — бормочет он, оторвавшись от её губ, и привстав, попытается заглянуть ей за спину, чтобы глазами увидеть то, что никак не могут обнаружить пальцы.
— Ну что, не получается? — с деланным недоумением интересуется Саша.
И, не выдержав, смеётся.
— Сию минуточку, говоришь? Ну, ну! И долго мне ещё ждать?
Заметив, однако, что Леонид почувствовал себя немного уязвлённым, она заставляет себя принять серьёзный вид и пускается в объяснения:
— Как видишь, застёжка особенная, с секретом... Ну да бог с ней, оставим её пока в покое. Никуда она от нас не денется. А мне, наверно от твоих ласк и поцелуев, стало так жарко, что дальше невмочь. И тебе, поди? Твоя ладонь, кажется, тоже взмокла...
— Да, подружка, но от собственных тщетных усилий. Да что ладонь. Всё тело покрылось испариной.
— Ещё бы, рубашка, небось, нейлоновая? Может быть ты освободишься от неё? Не стесняйся, милый.
— И в правду, без неё наверно легче будет. А стесняться чего? Вот видишь — был в рубашке, остался в майке. Но, насколько я понял, и тебе невмоготу от жары. Чего же ты стесняешься? Снимай кофточку!
— В таком деле я стесняюсь быть первой. Но примеру твоему последую.
— Позволь мне, пожалуйста, расстегнуть остальные пуговицы...
— Сумеешь?
— Постараюсь... Ну вот, видишь, всё сделано... Была кофточка на плечах, и нету её. Зато вволю можно полюбоваться плечами, покрыть их поцелуями... И груди уже малость доступны и взорам и на ощупь...
— Да, с пуговицами оказалось легче справиться, чем с застёжкой! — снова не может сдержаться Саша.
— Ох уж эта злосчастная застёжка! Где же она?
— И не пытайся найти её! Сказала же, что она с секретом, а для раскрытия этого секрета ещё не наступило время. Тебе, кстати, теперь не холодно?
— Рядом с тобой и холодно? О чём ты говоришь? Давай лучше поцелуемся!
Далеко ли до границы?
Новая диспозиция в её одеянии открывает иные возможности для его ласк. Тонкая ткань комбинации не препятствует, а может быть даже усиливает течение токов, исходящих от его горячих ладоней. Спустившись к талии, одна из них проникает за пояс юбки и, совершая круговращательные движения около пупка, начинает осторожно собирать в складки и тащить вверх подол комбинации и, обнажив плоть, устремляется, было, дальше. Не прерывая поцелуя, Осадчая пытается воспрепятствовать этому, крепко перехватив за запястье слишком любопытную руку. Та послушно останавливается на мякоти живота, но мгновение спустя устремляется под покровом задранной комбинации вверх, достигает нижней кромки сначала одной чашечки бюстгальтера, а потом и другой, приподнимает их и принимается пальпировать соски. Саша заёрзала. Глаза её закрыты.
Обняв Леонида, она осмеливается и сама пустить в ход свои ладони, робко поглаживая его оголённые плечи, верх ключицы и лопатки. Но дыхания не хватает, и ей приходится оторваться от его губ.
— Ох, давай переведём дух...
— Не пора ли зажечь свет?
— Ещё успеем.
— Темнеет уже и на улице, а тут тем более.
— Мне стыдно...
— От чего?
— От сознания того, что мы переходим все границы...
— Ну, до границ ещё далеко, так что можно не беспокоиться.
— Как же не беспокоиться?... В каком виде мы находимся?
— В каком?
— В непотребном!
— Друзья должны хорошо знать друг другу. А этого добиться нельзя, не обнажая душу и тело...
— И какой же ты находишь меня?
— Прелестной... Жаль вот только, что такие твои прелести, как груди, по-прежнему являются объектом ограниченного доступа. Не пора ли раскрыть секрет застёжки?
Вместо ответа Саша вновь приникает к Леониду. Его язык раздвигает её губы и лижет резцы её зубов, а когда те раздвигаются, устремляется навстречу её языку. А правая рука между тем опять оказывается под одной из чашечек бюстгальтера, играя мякотью и соском, левая же, обогнув талию, проследует вниз, за пояс юбки, и возобновляет поглаживание мякоти живота, в том числе и его низа, пальцы скользят по руну на лобке и делают попытку последовать дальше.
— Ты не против? — на всякий случай, прервавшись на секунду, спрашивает Леонид.
Осадчая молчит, но бёдра сжимает так сильно, что проникнуть между ними оказывается невозможно.
— О, чёрт! И здесь препятствие! — с деланным негодованием ворчит Леонид. — И это называется гостеприимством?
— В чём дело, милый?
— И в том, что ты не позволяешь перстам моим ознакомиться с входом в сокровищницу... И в том, что пояс от юбки впивается в кисть руки и, мало того, что причиняет боль, не говоря уже о том, что ещё и лишает меня свободы действий! Я уж не говорю о другом поясе, мною обнаруженном на твоих бёдрах, — с подвесками для поддержания чулок...
— А он причём?
— То же мешает!
— Бедный!... Что прикажешь делать?..
— Будь я на твоём месте, я бы избавился от всей этой чертовщины?
— От чего?
— От юбки!
— А ты убери руку оттуда, и она тебе мешать не будет...
Он так и поступает.
— Пожалуй, ты права. Попробуем пойти другим путём...
— Что ты имеешь в виду?
— Сейчас увидишь.
Его правая рука также покидает не менее тесное пространство под чашечкой бюстгальтера и тут же объявляется внизу, у неё на коленках. Задрав подол юбки, она ползёт вверх между внутренними поверхностями бёдер.
— Осторожней! Ты мне чулки порвёшь! — схватывает она его за локоть.
— Не мудрено! Я ведь действую на ощупь... Однако, есть ещё третий путь... Привстань, пожалуйста!
— Зачем?
— Прошу тебя!
— Встаю... Что дальше?
— Дальше? Увидишь сейчас...
Канунников нащупывает крючки на поясе её юбки и расстегивает их.
— Справедливость, наконец-то, на моей стороне! — торжественно объявляет он и начинает стаскивать юбку с её бёдер.
Но это оказывается не так-то легко сделать. Юбка не снимается.
— Не рано ли радуешься, молодой человек? Дело, как я вижу, не такое уж и простое... И без посторонней помощи тут навряд ли обойдёшься.
— Ловлю на слове...
— Да, другого выхода для себя не вижу... Юбку ты, судя по твоему неуёмному натиску, с меня всё равно сдёрнешь. Да вот только разорвёшь её, если не догадаешься в конце концов, что снимается она... через голову. Так что придётся мне переступить через стыдливость и гордость... Видишь, какая я уступчивая, покладистая...
— Вижу и готов проявить не меньшую... Разрешаю тебе заняться моими брюками: расстегнуть ремень и ширинку, чтобы убедиться в том, как они, в отличие от твоей юбки, сразу же окажутся на полу.
— Нет уж, избавь меня от этого. Самому тебе это, наверно,

Зачёт. История вторая

Моя ненасытная жена

Как моя жена у пацанов велосипед забирала...