другого в жизни я не хотел так сильно, как этого. И снова началось волшебство превращения. И снова меня сначала трясло в лихорадке, а потом стало жарко, в голове было легкое приятное головокружение, все тело сделалось тяжелым и вязким, будто из мягкой ваты, пропитанной теплой водой. А потом мы с Таней сидели, счастливые, на диване, обнявшись, как две сестры, и говорили, говорили, и нежно целовали друг другу щеки. Таня даже всплакнула, расчувствовавшись.
С этого вечера я стал преображаться в сестренку всякий раз, когда мы оставались одни, то есть по утрам перед школой в будни и вечерами, когда мама была в вечерней школе. Мои метаморфозы стали нашей с Таней заветной тайной.
Но… как говориться, тайна, которую знает женщина, уже не тайна. Таня не могла удержаться и рассказала (разумеется, под страшным секретом!) своей лучшей подруге Лене Чебураевой. Та загорелась, ей страстно захотелось увидеть меня девочкой. Таня уговаривала меня мягко, деликатно, уверяла, что Лена не будет смеяться и никому-никому не расскажет. Я, не сразу, но уступил уговорам, потому что, не смотря на страх и стыдливость, сам хотел этого.
И вот наступил день, точнее, утро, когда должна была прийти Лена. Я сидел в синем выходном Танином платье, и в груди у меня все замирало от волнения. Но вот раздался звонок – Лена за входной дверью будто ткнула пальцем не в кнопку звонка, а мне в душу. Волнение в груди вспыхнуло и охватило все мое тело как костер, в который бросили охапку хвороста. Я с ужасом пожалел, что согласился, Хотелось убежать, спрятаться, но убежать было некуда.
Таня открыла дверь, и в прихожей раздался звонкий и энергичный Ленин голосок. Она заговорила, как всегда торопливо, будто боясь не успеть, о своих каких-то новостях, наконец, выболтавшись, спросила:
— Ну и где же твоя сестренка? Показывай мне ее.
Она вошла в квартиру. Я стоял в зале весь красный и улыбался глупо и жалко, опустив голову и чувствуя устремленный на меня изучающий и оценивающий взгляд.
— Так это и есть твоя сестренка? Ничего, хорошенькая.
Она не была разочарована, я чувствовал, что я ей действительно понравился, и это меня успокоило. Лену я знал и раньше, она иногда приходила к нам, они с Таней уходили в маленькую комнату и секретничали. Став «сестренкой», я узнал по Таниным рассказам многое о личной жизни ее подруги, да и Лене, как выяснилось потом, сестра много порассказала обо мне личного, так что встретились мы теперь уже не так, как раньше, когда были, в общем-то, чужими, я для нее всего лишь братишка подруги, не заслуживающий внимания. Мне же, маленькому мужчине, она откровенно нравилась, хотя я не признавался себе в этом. Я был зачарован ее голосом, лицом и весь ее облик вызывал в моей душе ощущение праздника. Я робел перед ней, меня пугали ее красота, ее возраст, ее всегдашняя веселость, легкость в общении на грани развязности. Со мной она обращалась иронично, чуть насмешливо, я же прятал застенчивость за угрюмостью на грани грубости. Мои переодевания в корне изменили наши отношения.
Если раньше я нужен был Лене не больше, чем проехавшая мимо машина, камешек на дороге или севшая на ветку птичка: посмотрела – и забыла, то теперь, я это чувствовал, она нуждалась во мне. Она стала часто приходить в наш дом, и приходить ради меня, ко мне, и лишь во вторую очередь к Тане. И теперь они уже не секретничали в маленькой комнате, как раньше, а обсуждали свои сердечные дела при мне. Были случаи, когда они даже раздевались при мне до белья, примеряя наряды.
Разумеется, наше сближение произошло не от того, что Лена вдруг увидела в малолетке мужчину. Поклонников и воздыхателей у нее было достаточно и среди сверстников, и среди парней постарше, и я им был не конкурент. А вот таких как я среди ее знакомых не было. Я такой был один, и этим был ей интересен. Лена была девушка энергичная, инициативная, и она сразу же вошла в наш интимный мирок и преобразила его, вдохнув в него новую струю. Содержимое чемодана с Таниными вещами давно уже перешло в мое пользование. Но и у Лены осталось с подростковых времен много не доношенных вещей, которые она не знала, куда деть, и охотно отдала их мне. Уверен, что мой девичий гардероб был на много богаче, чем у любой девочки в моем классе, и любая из них мне бы позавидовала. Главное же – она раздобыла где-то то, чего нам больше всего не хватало – женский парик. Это сейчас в магазинах и на рынках полно париков, выбирай любой, а тогда этого не было. Одно время у женщин пошла мода на парики, но быстро сошла на нет. Вот такой вышедший из моды парик Лена и принесла. Парик был пепельно-серого цвета до плеч, и каких только причесок не выдумывали мои подружки! То сделают два хвостика по бокам, подвязав их большими бантами, то повяжут бант на макушке, то сзади конским хвостиком.
Именно Лена с самого начала решила, что у меня должно быть женское имя.
— Какое тебе нравится? – спросила она.
Я задумался: Света? Катя? Наташа? Вспомнилась девочка из книжки «Записки школьницы», которую я к тому времени уже прочитал (первой прочитанной мною книги).
— Галя, — ответил я, краснея.
— Вот и хорошо, будешь у нас Галочка. Галочка-скакалочка.
И с этого дня она меня иначе, как Галочкой, не назвала. Я сначала смущался, но потом привык и откликался спокойно, словно это было мое настоящее имя. А следом и Таня стала называть меня Галей.
Из-за Лениной болтливости моя вторая, тайная жизнь стала известна ученицам 10-го «Б», в котором они учились с Таней. И некоторые девочки захотели со мной познакомиться – разумеется, как с Галей. Я поначалу был недоволен, а потом смирился и даже стал получать удовольствие от того внимания, каким меня окружили взрослые девушки. Со мной обращались как с любимой куклой, наряжали, делали подарки — кто бусики, кто клипсы, кто духи, даже коллективно с восьмым марта меня поздравили открыткой. В мае, когда уже на улице было тепло, три девушки пригласили меня погулять в парк – при условии, чтобы я был в платье. Я отказался – в платье на улице было уже слишком.
Мама довольно долго не знала о моей тайной жизни, но инициативная Лена решила, что хватит таиться и пора все рассказать. Они с Таней поговорили с мамой, она сначала была смущена – уж очень необычная была ситуация. Были сомнения: не вредно ли это? Не отразится ли это негативом в моей будущей жизни? Потом вспомнила, как ее знакомая одевала до пяти лет сына девочкой. Теперь он вырос, женился, имеет детей, и ничего плохого с ним не случилось. После долгих колебаний она, наконец, решилась и однажды вечером сказала мне:
— Ну, так где там у тебя платье? Надень, я хочу посмотреть.
ЭПИЛОГ
Возможно, кто-то из читателей не поверит мне, скажет: так не бывает. Каждый вправе верить или не верить, я никого не собираюсь убеждать. Но не могу же я не верить самому себе. Как говорили древние римляне, бывшее не может быть не бывшим. Скажу больше – мой опыт не такой уж уникальный, благодаря интернету я знаю много историй, рассказанных трансами о себе, из которых можно сделать вывод о том, что у женщин есть потребность в феминизации мужчин. Согласен – не у всех женщин, как не у всех мужчин есть потребность переодеваться в женское. У кого-то из женщин эта потребность не развита, как бывает не развита сексуальность (что, кстати, не такая уж редкость), кто-то загнала эту потребность в подсознание, кому-то нужны внешние обстоятельства, чтобы потребность проявилась, — а кто-то и без влияния извне знает, что ей этого хочется, как хочется, например, орального или анального секса.
Сестра переодевала меня потому, что мечтала о сестренке, мама – потому что хотела дочку. А Лена, а девушки из 10-го «Б»? Несколько лет назад я встретил Лену в автобусе. Постарела, утратила былую красоту и бойкость, глаза уставшие, грустные. Спрашиваю: как муж? Махнула рукой, дескать, «Ох, не спрашивай». А потом посмотрела на меня вдруг помолодевшими глазами, такими же лучистыми, озорными, как тогда и, сказала: «А помнишь Галю? Галочку-скакалочку…» — и лицо ее осветилось улыбкой.
Как бы сложилась моя жизнь, если бы я остался хулиганистым мальчишкой, и не появилось мое второе «я» — Галочка? Кто сейчас это определит? Двоечник Колька Ефремов (или Ефимов?), я слышал, за что-то сидел в тюрьме, Сашка Максимов в драке получил удар по голове, долго болел и через несколько лет умер. Наверно, со мной бы подобного не случилось, я бы с возрастом остепенился, как многие хулиганистые мальчишки – а, может, и нет. Сестра, как королевич Елисей Спящую красавицу, разбудила во мне спящую аниму, и эта анима стала для меня как Мальвина для Буратино – занялась моим воспитанием и сделала то, что не удавалось сестре Тане.
Нет, я не стал женоподобным, я по-прежнему любил шуршать коньками об лед и стучать шайбой о борта хоккейной коробки зимой и пинать футбольный мяч летом. Я хорошо плавал, нырял, мог за себя постоять, но плюс к этому пристрастился к чтению и на всю последующую жизнь стал заядлым читателем, что в наши дни встречается не так уж часто. Став Галей, я понял то, чего не замечал раньше: после смерти отца маме трудно растить нас двоих, поэтому приходится подрабатывать, она устает, мало видит радостей в жизни, а тут еще я постоянно огорчаю ее своими двойками и шалопайством. Сначала мне стало стыдно, а потом я стал помогать Тане по хозяйству, и сейчас могу дать фору любой женщине: и квартиру приберу, и постираю, и обед сготовлю. С мамой отношения выровнялись, я перестал ее огорчать, мы с ней стали ближе. Она была просто потрясена, когда на родительском собрании в конце пятого класса классная руководительница меня похвалила и сказала, что я способный мальчик. В дневнике была всего одна тройка – по математике, но точные науки мне всю жизнь плохо давались. Зато было целых две пятерки, не считая пятерки по физкультуре – по литературе и по истории!
Как я теперь понимаю, я хулиганил, обижал девочек, воевал с сестрой потому, что в тайне завидовал им – их красоте, их нарядам, прическам и мстил за это: раз мне не повезло родиться девочкой, буду супермальчиком. Так

Необычная девушка

Девочка с секретом или Мелиса

Край, бейби!