бы и ты стала такой!
Могу сразу развеять все твои тревоги насчет того, что ты можешь стать слишком толстой для меня, что я вдруг откажусь быть с тобой или стану тебя стыдиться. Заверяю: каждый новый килограмм тебя, который приедет из Америки, сделает меня лишь счастливее, и неважно, сколько их будет! Да я возбуждаюсь от одной мысли о том, какая ты пухлая и мягкая уже теперь. Так что наслаждайся жизнью и вкусной едой!
Кстати, о еде: вот мне она сейчас ровно никакой радости не доставляет. Я, понимаешь ли, тружусь в муниципальной службе на доставке социальных обедов старикам, и ты бы видела ту гадость, что кладут им в пайки: трижды разогретый суп, недопеченная картошка, переваренные бобы с морковкой и тощий индюшачий шницель — фу! Ты бы от такого питания точно похудела, а мне о подобном и думать не хочется.
Старики не виноваты, конечно, они со мной всегда приветливы — многим и поговорить-то не с кем, кроме как со мной. Ладно, два месяца я выдержал, выдержу и остаток срока.
Думаю только о том, когда мы снова сожмем друг дружку в объятиях!
Люблю тебя, твой Йонаш.»
*
Мы обменялись еще несколькими подобными письмами, а пару раз позволяли себе и телефонный звонок. Короткий, потому как пять марок в минуту — деньги просто улетали…
Время тянулось бесконечно, но вот наконец разлука подошла к концу. Я настоял, что сам заберу Сильвию из аэропорта на родительской «асконе». Благо сами они как раз уехали отдыхать, и в моем распоряжении была не только машина, но и весь дом!
Уже в пути сердце мое трепетало, я с трудом сосредоточился на дороге. И вот я в зале ожидания, среди толпы таких же встречающих, и каждому надо придвинуться ближе к дверям, из которых вываливался поток свежеприбывших. И вот спустя целую вечность из этих дверей выбралась и моя Сильвия!
Перед собой она толкала тележку с чемоданами, так что всю ее целиком я разглядеть не смог — только лицо, которое и правда стало заметно круглее и пухлее, но под светлыми кудряшками сияли все те же голубые глаза, по которым я так соскучился!
Мы обнялись и стояли так долго-долго, не желая расцепляться. И сокровище в моих руках было куда круглее и мягче, чем то, что я помнил. И живот ее, который прижимался ко мне, требовал куда больше свободного пространства — ох, это тело, как же я ее желал!
— Я так по тебе соскучился, родная!
— Я по тебе еще больше, любимый! — просияла она. Что?.. У Сильвии теперь был настоящий двойной подбородок! И от улыбки на ее пухлых щеках появились глубокие ямочки.
Я оторваться от нее не мог, но наконец она проговорила:
— Пойдем. Мне не терпится остаться с тобой наедине!
С этим аргументом не согласиться я не мог и двинулся к парковке, но буквально через два шага она пропыхтела позади:
— Эй, помедленнее, толстушки со скоростью экспресса не передвигаются!
Тут до меня дошло, что Сильвии-то приходится тащить на своих ногах куда более солидный вес, так что она и ходит медленнее, и из сил выбивается быстрее.
Я подождал ее, глядя, как под просторной блузкой туда-сюда колышется ее объемистый живот. Ноги, туго обтянутые рейтузами, с шорохом терлись друг о дружку: в этих местах Сильвия тоже изрядно пополнела.
А потом она взяла меня под руку, и мы пошли на выход куда медленнее; придется привыкать.
Наконец добрались до машины, и Сильвия, все еще тяжело дыша, застегнула ремень безопасности. Как же выпирал ее живот! Он теперь лежал у нее на коленках. Я взглядя оторвать не мог от этого сокровища, и она, разумеется, не преминула это отметить:
— Ага, я толстая. Попробовать хочешь?
Почти как когда мы только-только встретились, только теперь тут было намного больше «попробовать». Ладонь моя скользнула ей под блузку и зарылась в тучное мягкое сало.
— Как же хорошо, родная моя! — прошептал я.
— Мне так не хватало твоих рук на моем теле, — счастливо вздохнула она, и мы слились в поцелуе, долгом и страстном, и рука моя продолжала ласкать ее мягкий и податливый живот.
Сильвия была права. Теперь она уже точно не «пышная» и не «полная», нет. Именно «толстая». И от этого у меня крышу срывало как никогда.
— Так, давай-ка поехали домой, пока я не набросился на тебя прямо здесь, — рассмеялся я и повернул ключ зажигания.
Сильвия обрадовалась, узнав, что дом снова свободен для нас двоих.
Я очень старался ехать по правилам и не превышать скорость. Скорее бы, стучало в голове!
Мы едва успели затащить ее багаж в коридор, а Сильвия уже сдирала с меня футболку. Я быстро стащил с нее блузку через голову уже по пути наверх. Она шла передо мной, ягодицы ее неистово раскачивались, лямка лифчика глубоко врезалась в складки сала на спине. Штаны и рейтузы слетели на пол, и оказавшись в моей комнате, мы развернулись друг к дружке, тяжело дыша.
Нельзя сказать, что Сильвия поправилась где-то — нет, толстой она была везде. Я с трудом верил, как она могла набрать столько фактически месяцев за восемь. И от одного ее вида, даже не успев притронуться ко всему этому великолепию, меня накрыло и я взорвался! Теплые капли осели на ее тучном животе и массивных грудях.
Миг потрясения, а потом мы оба расхохотались.
— Тебя так возбуждают мои жиры, милый? О да, их у меня теперь мно-ого, — промурлыкала Сильвия, — признаться, я надеялась, что тебе понравится, но на такое не рассчитывала…
— О да, ты теперь вся такая симпатичная и кругленькая…
— Чушь не городи! — прервала она. — Я — толстая. И да, ты можешь меня так называть. Я твоя толстушка, и обойдемся без эвфемизмов.
— Хорошо, толстушка моя маленькая, хватит разговоров, — рассмеялся я и стиснул ее обширные бока, руки мои утонули в тучном сале. Кто из нас кого завалил на постель, я так и не понял, но Сильвия вновь оказалась сверху.
Мы любили друг друга быстро и жадно, ее толстый живот колыхался и шлепал по моему, ее массивные груди подпрыгивали и раскачивались, я их тискал, но в мои ладони с трудом помещалась одна.
Сильвия подалась ко мне, я почувствовал, как меня накрывает ее животом, и стиснул ее ягодицы, обширные и большие, отчего крышу уже срывало у нее…
А потом мы лежали рядом, утомленные.
— Так хорошо, что ты снова со мной — на мне, подо мной, во мне… — довольно ворковала Сильвия, гладя мою грудь и играя с растущей там шерстью.
— О да, — согласился я, — я словно вновь открываю для себя твои роскошные прелести. Все теперь куда мягче, круглее, пышнее — и куда притягательнее…
И я ласкал, гладил и целовал ее всю. Начиная с ног.
Икры ее стали заметно объемистее, но оставались гладкими и плотными: мягкие подушечки начинались от колен и выше. Внутренние стороны бедер были невероятно мягкими и пухлыми; я играл с ними, тиская жиры, целовал и гладил это сочные подушки сала, дыхание Сильвии учащалось:
— Ах, мне так хорошо, еще, милый, еще!
И она раздвинула свои массивные ноги пошире, чтобы я смог добраться до нужных местечек; и лежать на ней, на этом большом и толстом животе, который колыхался с каждым толчком, было невероятно приятно…
После третьего раза я устало заявил:
— А обзорную экскурсию я так и не закончил, надо продолжить…
И занялся ее пухлыми ладошками и мягкими руками, но Сильвия сказала:
— Давай продолжим не здесь, а под душем… как тогда…
И я тут же вспомнил, как это было «тогда», и вот мы снова оказались в ванной, обнимая друг дружку, обнаженные, и руки мои блуждали по ее тучным бокам, по ягодицам — ох, какие же они толстые! — и филейная часть ее настолько оттопыривалась, что меня то и дело вбивало в стенку душевой кабинки, теперь слишком маленькую для нас обоих.
Я не мог перескать гладить и перебирать все ее складки сала.
— Ох, да, дорогой, продолжай, мне так приятно… — прошептала Сильвия и крутанула объемистым тазом, отчего Маленький Йонаш снова воспрял.
Мы целовались и обжимались под струями воды, долго и страстно, и я исследовал каждый миллиметр ее мягкой откромленной спины и тучных мягких плеч и рук, пока наконец Сильвия не проговорила:
— Ну что, снова как в том году?
Имея в виду, разумеется, церемонию взвешивания. То, о чем я давно мечтал. И она тоже, если и правда сдержала слово и в Штатах ни разу не вставала на весы. От этого предвкушение стало еще острее.
Сильвия влезла на весы, которые недовольно крякнули.
— О господи! — выдохнула она в притворном ужасе, но с ухмылкой до ушей.
— Так сколько? — нетерпеливо воскликнул я.
— Сам посмотри, а то не поверишь.
Я не поверил, даже когда посмотрел сам. Сто тринадцать!
— Я привезла из Штатов более двадцати пяти килограммов, — пораженно выдохнула Сильвия.
— И каждый краше другого, — вновь сказал я, обнимая ее сзади, ее раскормленные ягодицы терлись о Маленького Йонаша, а руки мои попытались приподнять ее живот, но сумели лишь сомкнуться в области пупка. Живот свисал на бедра, начиная частично прикрывать тайные места, я потянулся и ласково приподнял его, наслаждаясь этой нежной тяжестью в своих руках. — Сильвия, я безумно рад, что ты подарила мне все эти свои килограммы.
Она покраснела.
— Ты, значит, считаешь это подарком? Хороший комплимент! Я надеялась, что мои новые выпуклости тебе понравятся…
— Да не то слово! — подтвердил я. И решил, что пора высказать вслух то, что давно уже крутилось у меня в голове. — Сильвия, знаешь, именно ты заставила меня понять, как сильно мне нравятся толстушки. А для того, кто любит толстушек, нет ничего краше, чем когда его маленькая толстушка начинает расти вширь. Когда ты писала мне о том, как ты там в Штатах полнеешь, у меня пар из ушей шел…
Сильвия развернулась, вся сияя.
— Я рада, любимый.
И мы слились в долгом и нежном поцелуе.
— Обещаю тебя в этом смысле и дальше не разочаровывать! — рассмеялась она. — Ну что, пошли делать пиццу!
*
… а полтора года спустя моя любимая, ослепительно улыбаясь, стояла у алтаря на нашей свадьбе, самая небывалая и роскошная невеста, какие только могут существовать, и все ее сто восемьдесят три кило сияли от счастья…
Прислано: Гонгофер

ДРУГ, ОН И В АФРИКЕ ДРУГ

Насоска

Случай на даче с тетей