тебя все есть, чтобы испечь настоящую пиццу.
И действительно, ей понадобилось всего несколько минут, чтобы смешать тесто, вылить на поднос и выложить на него все, что нашлось, плюс вдвое больше сыра, чем в итальянских ресторациях.
— Итак, пицца а-ля Сильвия кваттро стагиони кон тутто, как-то так, — восхищенно проговорил я.
Когда сей кулинарный шедевр был извлечен из духовки, глаза у Сильвии загорелись, и я немедленно положил ей на тарелку сразу два больших ломтя.
Наблюдать, как и с какой скоростью она все это изничтожает, попросту завораживало. Я вообразил, во что она превратится через несколько лет, если и дальше будет вот так вот питаться — и меня буквально накрыло. Насколько вырастет ее живот? Отрастет ли симпатичный двойной подбородок? Походка — станет более тяжелой, а вероятно, даже вперевалку?
О да, я не просто любил толстушек. Мне нравилось, когда они толстеют.
— А ты-то чего ничего не ешь, — возмущенно вопросила она, — тебе что, не нравится, как я готовлю?
— Да ну что ты, — ответил я и в знак доказательства тут же вгрызся в свой ломоть пиццы; Сильвия к этому моменту уже успела очистить почти половину подноса.
— Уфф… объелась, — честно призналась она, оседая на стуле. Раздувшийся живот ее заметно растянул футболку. — Я умница, что штаны надевать не стала, хотя бы не жмут.
А я решил, что пора добыть из буфета бутылочку папенькиного аквавита. Пищеварения для, ну и для правильного настроения.
По паре рюмочек нам хватило с головой. Сильвия, несмотря на обильнейшую закуску, окосела еще сильнее меня, с трудом встала со стула — и тут же шлепнулась на пол. Поднять ее оказалось нелегко, и когда я помогал ей подниматься по лестнице, она опиралась на меня всем своим немалым весом.
Настроения, однако, аквавит нам отнюдь не испортил, наоборот! В кровати Сильвия сорвала с себя футболку и буквально набросилась на меня.
— Чур, я сверху, а то слишком объелась, нам же не нужны неприятности?
Я не возражал.
Когда она оседлала меня, живот ее выпирал, тяжелый и мягкий, фактически лежа на мне. Я активно жмакал ее мягкие бока, Сильвия счастливо стонала. Ее такая поза наездницы тоже возбуждала, а я был на седьмом небе. Большие груди ее раскачивались, живот подпрыгивал — ничего такого со мной ранее не случалось!
Потом мы, не в силах пошевелиться, просто лежали, глядя друг на друга, и довольно улыбались.
*
С той ночи, абсолютно сногсшибательной, нам обоим было ясно, что мы с Сильвией теперь пара. По-настоящему. Мы были вместе всегда, когда только возможно, доставляя друг другу радость одним общением, и когда получалось, занимались любовью. Чудесные, беззаботные деньки с моей кругленькой любимой.
Увы, времени нам было отпущено лишь до конца лета, потому что жили мы все-таки не в вакууме, и кое-какие планы на будущее имелись и у меня, и у нее. От армии я отмазался, но — ценой альтернативной службы в муниципалитете, в те времена это занимало восемнадцать месяцев. Сильвия же состояла в программе обмена и должна была отправиться в Сан-Франциско — впервые за всю жизнь покинуть Европу и целый год учиться в американской школе, целая куча новых впечатлений, высокий класс, да? Но — целый год врозь…
Мы не знали, выдержим ли такую разлуку.
А на дворе, напоминаю, стояли семидесятые годы двадцатого столетия, и единственным средством общения на расстоянии были письма. Телефон — не везде есть и слишком дорого, а прочие способы для простых смертных и вовсе экзотика…
День расставания наступил слишком быстро, но проводить Сильвию в аэропорт я все-таки сумел. До начала регистрации оставалось еще некоторое время, и мы нашли в зале ожидания относительно укромный уголок. В дорогу моя любимая надела удобный голубой сарафан, почти скрывающий ее округлости. А еще, я подозревал, в те джинсы она попросту уже не влезла, потому что с первой нашей встречи Сильвия чуток поправилась, став в моих глазах еще прекраснее.
Она прижалась ко мне всем своим телом, мягким и податливым. Как всегда, когда она была в моих объятиях, мир вокруг перестал существовать.
А потом вдруг Сильвия посмотрела мне в глаза.
— Йонаш, ты понятия не имеешь, как много для меня значит то, что ты меня любишь именно такую, какая я есть. Я от этого такая счастливая!
— Да, люблю. И мне будет жутко не хватать тебя — твоей улыбки, твоих волос, твоего легкого отношения к жизни… и твоих роскошных форм, конечно же!
— Ох, Йонаш, вот эти самые формы-то со временем вполне могут стать еще роскошнее… не получится ли так, что в какой-то момент я окажусь для тебя слишком толстой?
Это она всерьез беспокоится или играет со мной?
— Слишком толстой — это как? Слишком худая — понимаю, но слишком толстая?
Мы оба рассмеялись.
— Нет, правда. Если ты поправишься еще на сколько-то кило, ты просто станешь на сколько-то кило прекраснее. По-моему, за эти три месяца ты как раз и стала еще красивее!
Мы слились в поцелуе и оставались так до того нелегкого момента, когда из громкмоговорителей объявили о начале регистрации нужного рейса.
И я в последний раз перед долгой-долгой разлукой проводил взглядом ее покачивающиеся окорочка. А пройдя через контроль, она развернулась и послала мне последний воздушный поцелуй.
*
«Дорогой Йонаш! Вот уже шесть недель я здесь, в Сан-Франциско! Моя здешняя приемная семья — просто чудо. Дружелюбные, без предрассудков, побольше бы таких у нас там. Кэрол, Стив и их дети, за которыми я по полдня приглядываю — Анне четыре, Дэвиду шесть. Те еще шкоды, но очаровашки. Мы уже замечательно поладили.
Но и о тебе я не забываю, мой дорогой, мой любимый. Так что ты там не очень-то на других девчонок заглядывайся! Я верю, что в тебе не проснется страсть к модельным фигуркам, и все же.
Стив натуральный медведь, выше тебя и шире раза в три, причем в основном это не жир, а кости и мышцы. А вот Кэрол — колобок вроде меня, моего роста, только заметно объемнее. На диетах не сидит, это точно. Латиноска, очень хорошенькая — большие карие глаза, длинные темные волосы. Стив от нее без ума, с первого взгляда видно. Как он на нее смотрит, говорит с ней, касается ее — например, он любит обнимать ее сзади, поглаживая ее большой живот, Кэрол специально выпячивает его в такие моменты. Хотя ей и стараться незачем, с ее-то примерно ста двадцатью кило.
На ужин тут обычно мексиканские блюда, какие — даже перечислять не буду, все равно половину не запомнила. Разные. Вкусные, и много!
Как раз вчера Кэрол достала из шкафа джинсы — у нас в магазинах такой размер поди найди! — практически новые, она сказала, что только пару раз их надевала, а потом они ей стали малы. Предложила мне, авось подойдут. Я примерила — с меня они почти сваливаются, кулак точно пройдет, нужно на ремень брать. Для меня это что-то новое, обычно бывает наоборот!
В общем, сам понимаешь, какие у Кэрол обхваты.
Ну да не страшно, рано или поздно я до них дорасту. Ты ж меня знаешь, а у Кэрол может найтись еще что-нибудь, из чего она успела вырасти…
Здесь, во Фриско, мне очень даже уютно. Город красивый, а еще — моя фигура здесь совсем не так выделяется из толпы. У тебя бы глаза разбежались, сколько тут толстых людей, а то и очень толстых, которые передвигаются только вперевалку, крайне медленно, а лестницы для них — нелегкое испытание.
Так что я в полном порядке, разве только чуток поправилась. Неудивительно, видел бы ты мою любимую кафешку. Порции здесь колоссальные, „маленький“ стакан лимонада — на пол-литра, а в обычном бургере — четверть кило мяса плюс еще куча всякой всячины между двумя половинками булки, и едят, конечно, руками, столовые приборы в таких заведениях отсутствуют. Ну, я уже привыкла, недаром же хожу сюда пару раз в неделю. А десерты — целая гора мороженого со взбитыми сливками и шоколадным соусом, венчающая толстый ломоть творожника!
Не то чтобы меня в приемной семье морили голодом — как раз напротив! — но просто иногда хочется перекусить чем-нибудь этаким…
Йонаш, дорогой, ты уже понял, что домой я привезу не „несколько“, а заметное количество лишних килограммов, потому как в этом кулинарном раю ограничивать себя не имею ни малейшего желания.
Когда мы прощались, ты сказал, что не возражаешь, если я поправлюсь, и я была очень рада это услышать. Но так ли это? И что, если я стану толще, чем ты ожидал? Будешь ли ты меня по-прежнему любить? Признаюсь, я очень волнуюсь, потому что очень скучаю по тебе, мне не терпится вновь оказаться в твоих объятиях, ощутить твои нежные прикосновения на моих мягких формах — заверяю тебя, когда я вернусь, они станут еще мягче. Моим рукам уже тесно в рукавах старых блузок, складок на спине прибавилось, бедра и ягодицы заметно раздались вширь, а живот… он уже свисает, когда я стою голая, и колышется, когда я хожу. Ноги трутся друг о дружку, над коленками появились подушечки сала…
Ах, Йонаш, я описываю все в таких подробностях, чтобы ты знал, к чему готовиться. Надеюсь, тебя это не оттолкнет. А может, тебе даже понравится?
И пока ты не спросил: нет, я не взвешивалась. И не буду. Разве только когда вернусь, чтобы мы оба одновременно узнали, сколько.
Скорее бы… Здесь очень хорошо, но я уже считаю дни до нашей встречи.
Люблю тебя, твоя Сильвия.»
Читая все это, я вспоминал Сильвию, ее счастливую улыбку и заразительный смех, копну волнистых волос, чувственные губы…
У меня крышу срывало от того, как она во всех подробностях описывала свое тело. Я воображал, как я буду ласкать все ее новые складочки, мягкие, новые, незнакомые и бесконечно родные… о да, я возбуждался, зная, что она стала еще круглее и еще прекраснее. Я просто не мог сдержаться.
А когда немного пришел в себя, написал ответ:
«Мой дорогой, сладкий колобочек,
Я так счастлив, что ты написала мне, я уже перечитал письмо трижды и с каждым разом все больше скучаю по тебе!
С чего ты вдруг решила, что я воспылаю страстью к модельным фигуркам? Ну уж нет, с той минуты, как я узнал тебя, для меня существуют только толстушки! Вот на них, честно признаюсь, порой поглядываю, если мимо идет особенно большая и круглая особа — не волнуйся, исключительно поглядываю, а потом тут же думаю, вот

ПОСЛЕ УРОКА ФИЗКУЛЬТУРЫ

Ночное дежурство

Мой герой.