головку за свербило и я, прижавшись чисто инстинктивно, выстрелил сперму. Только теперь не на маму, а в маму. Стоял, прижавшись, зажмурившись и содрогаясь, а хуй все дергался, выпуская струю за струей. Мать вздохнула, а едва я прекратил стрелять, выпустила меня наружу, взяла рукой головку и начала тереть ею промеж губ. И через совсем малое время затряслась, сжалась и застонала, как в первый раз. Потом расслабилась, медленно опустилась, встав коленями на пол и уронив голову на руки, скрещенные на лавочке. И я потянулся следом, присев позади нее, положив голову ей на спину и так замерев. Какое-то не материальное, не видимое, но тем не менее крепкое что-то связало нас.
Мать, веселая, радостная, мылась сама, мыла меня, плескала холодной водой, а когда я взвизгивал от неожиданности, весело хохотала. Не мытье, а баловство, вроде в бане собрались дети. И тем не менее мы помылись. Только вот я белья не взял и сидел в ожидании, пока мама принесет мне одежду. А она, придя, дразнила, стоя в проеме двери, вызывала меня на улицу так, как есть, голышом, обещая отдать одежду только во дворе. Потом отдала.
Весь вечер не отходил от нее, стараясь прикоснуться, прижаться. Меня переполняла нежность, что-то еще, до комка в горле, до дрожи.
Хорошо, что мы дома одни. Сестра в отъезде. Спать легли на одну кровать. И теперь не спеша, мне начали преподавать науку любви. Начали с поцелуев. Нежных, страстных, с играми языком, без них, поцелуев груди, ласк соска, поцелуев животика и бедер, попы. И ответных поцелуев со стороны женщины. До конца практических занятий не дошли, возбудившись где-то на середине. Пришлось остужать страсть. А как ее студить? Только поместив фитиль в лампу. Теперь мама лежала на спине, широко разведя ноги и уперев их в матрас. Потом закинула их мне на бедра, прижала, плотно обвив ногами. Устав, попросила сменить позу, повернувшись на живот и встав на колени. С этой стороны ебать было еще лучше. Можно было смотреть, как влажный и блестящий от смазки хуй, погружается в глубину, втягивая за собой розовую мякоть малых губ, выходит, а они не отпускают его, тянутся во след.
От толчков тело качалось и голова то упиралась в скрещенные руки, то скользила по ним назад. Спина прогнулась, от чего зад торчал высоко, став широким, каким не был, когда мать стояла. Ее рука скользнула к пизде, начала там какие-то манипуляции. Мне стало интересно и я присмотрелся. Она чего-то терла, получая от этого удовольствие. И я постарался просунуть свою руку, помогая ее руке и изучая новое в наших отношениях. Почувствовав мои попытки помощи, мама убрала свою руку, на примере показав что мне надо делать, и вновь отдалась страсти. Я заторопился, задвигался быстрее, чувствуя приближение оргазма. И она задвигалась быстрей. А потом вспышка молнии, падение в пропасть и вознесение на вершину. Все сразу.
Очнулся, лежа на спине матери. Хуй был зажат то ли ногами, то ли ягодицами, да я и не старался высвободить его. Прошептал на ушко
— Я все.
— Я уж поняла.
— А ты? Успела?
— Немного не успела. — И успокаивая меня, попытавшегося что-то сказать, — Я догнала, на беспокойся.
Надо было сходить помыться, но так сладостно было лежать, расслабившись, на мягком, теплом теле. К тому же никто не гнал, вот я и прикемарил. Заснул самым наглым образом. Спал без сновидений, как убитый. Сказывались усталость от вчерашней работы и три оргазма. И проспал до самого утра. Спал бы и дальше, да вот мочевой пузырь сыграл побудку. С трудом нашел штаны, так и не обнаружив трусов, натянул их на голое тело и побежал туда, куда даже короли ходят пешком. Сделав свои дела, осмотрелся. Матери нигде не было. Из загородки, что у нас за сараем, раздался ее ворчливый голос. Она ругала кур, что опять снеслись не в гнездо, а черт знает где. Зашел туда. Мать, стоя на четвереньках, старалась достать яички из-под вороха соломы.
— Ма, чего там?
— Да вот, заразы, опять не в гнездо несутся. Что ты с ними будешь делать?
Она попятилась назад, выбираясь из тесноты. Платье поползло на спину, оголяя попу, самую прекрасную попу в мире, во всем свете. Розовая, гладкая, привлекательная. Я не встал на колени, я рухнул на них, прижался к попе и стал целовать ее, покрывая поцелуями каждый сантиметр этой прекрасной попы.
— Ну что ты? ну не надо! ну отпусти! Кто зайдет!
Сама потянулась, выгнувшись по-кошачьи, приподняла зад. Целуя, скользнул рукой меж ног. Вот она, моя любимая пизда, теплая, влажная, ароматная.
— Ну отпусти! Ну чего ты? не здесь же! Ну что, потерпеть не можешь?
Голос просящий, жалобный. Не отвлекаясь от поцелуев, стянул штаны. Хуй, не сдерживаемый ничем, выскочил из штанов чертиком из табакерки. Закачался, принюхиваясь и пристраиваясь к пизде, что раскрылась навстречу ласкам. И погрузился в тепло маминого тела. Она стояла на коленях, подаваясь вперед под натиском моего тела, подавалась назад, догоняя меня, когда я выходил из нее. Поясница покраснела, краснота поползла на ягодицы, на бедра, она затряслась.
Опавший хуй медленно выползал из пизды, вытягивая за собой белую слизь спермы. Выпал и закачался. Мать вздохнула, поднимаясь
— Быстро ты научился.
Посмотрела на меня, стоящего перед ней со спущенными штанами, с виновато поникшей головой.
— Не поверю в твое раскаяние. Ну не верю. Паршивец ты! Теперь матери мыться идти. Вот лезь сам и собирай яички.
Толкнув мне в руки чашку, мать, покачивая бедрами, пошла к бане. В ее голосе не было даже намека на то, что она сердится или еще как-то выражает свое недовольство. Стройная фигура, красивые, распустившиеся волосы, облегающие спину почти до ягодиц. И только когда она скрылась в бане, полез собирать яйца.
Днем, балуясь, она хватала меня за мои причиндалы, стараясь избегнуть ответных хватаний. И даже если и успевал ухватиться, под руки попадала ткань трусов, но никак не желаемая часть тела. До вечера дотерпели. В баню она меня не взяла, сказав, что лучше уж помоется сама. И я сам по себе. А после бани и после ужина встретились в кровати. И снова уроки. Сегодня я узнал такую важную часть женского органа, как клитор. И его реакцию на ласки. И как можно довести женщину до оргазма, пользуясь одними лишь руками. Много нового узнал. И когда мама пару раз получила удовольствие, получил его и я.
Сестра вернулась домой. Привезла кучу новостей, приветов, подарков. И свое присутствие, которое сковало наши отношения. теперь все надо было делать с оглядкой. Хорошо, что по вечерам она уходила гулять с подругами, такими же девахами. И пока гуляла, мы старались насладиться близостью. Бегом, торопясь, боясь быть застигнутыми за нашими занятиями. Искали места, где можно было быстро перепихнуться. Иначе и не назовешь наши действия. Животная ебля. Скорей-скорей кончить и, подтянув трусы, бежать. Это не то, как раньше, не торопясь расслабиться в кровати, с чувством, с расстановкой насладиться телами друг друга. Подарить и получить удовольствие.
Как не прячься, как не шифруся, а когда живешь в одном доме, все одно когда да вылезет. Вот и нас сестра прихватила. Не показала виду, что поймала, а мы и не видели, увлеченные друг другом. Сколько-то терпела, да не вытерпела. И расколола меня, менее опытного, как папа Мюллер колол разведчиков. Да, в партизаны я не гожусь. Как она вызвала на разговор мать, что и как говорила, только в один из вечеров мать открыто постелила нам постель. Нам с ней на двоих. Первую ночь мы спали, повернувшись задом друг к другу. Мать даже трусы не сняла.Было совсем неловко перед сестрой, перед друг другом, будто мы совершили что-то такое….
Среди ночи, практически не просыпаясь, ощутив теплый мамин зад под рукой, по привычке потянул с нее трусы. И она, не проснувшись толком, приподняла попу, помогая стянуть их. Привычно откинула в сторону ногу, выгнув спину и выставив зад, и приняла все мои сантиметры напряженной плоти в свою мокрую щель. И лишь когда кончила, спохватилась, что сестра в соседней комнате спит. Обругав меня, а кого же еще, всякими словами, потерпела немного, но вставать надо. И когда зашла со двора в дом, на кухне ее ждала сестра. Меня к разговору не допустили, прикрыв плотно двери.
Пару дней в доме была обстановка, будто кого-то только что похоронили. Ходили бочком, разговаривали шепотом. И во всем виновен был я. Шипели на меня обе. А уж прикоснуться к маме было просто невозможно. И я перебрался спать на сеновал. Лето, тепло.
Ночью чую, кто-то ползет ко мне.И этот кто-то свой. Иначе кобель поднял бы такую бучу, что чертям тошно стало бы. Подползает, садится рядом, стягивает одежду и, откинув одеяло, ко мне прижимается норячее тело.
— Соскучилась!
Не отвечая, накрыл мягкие губы своими губами. Такой ночи у нас еще не было. Сено утрамбовали так, что и вилами на подцепить. Кончив первый раз, гонял до утра, все не мог кончить. Измучились оба. В утреннем полумраке рассмотрел вспухшие губы, уставшее лицо, тело, не желающее уже ничего. А у меня все стоит, все не падает. У нее внутри все сухо, любая попытка проникновения вызывает боль и ничего, кроме боли. А мне надо. Пора вставать, скотину кормить, корову доить, а тут такое дело. Взмолилась.
— Ну кончай уже! Не могу больше!
И я не могу. С сожалением отпустил. Лежу, закинув руки за голову. Матушка сползла с сеновала, сходила домой, слышу, корову доит. А мне как быть? Да никак. Натянул штаны и так, как был, полез с сеновала. Управляюсь со скотиной, хуй стоит, двигаться мешает. И в пахах боль такая, что хоть волком вой. Мать, закончив доить, побежала на работу. Управившись во дворе, домой зашел. Плюнув на внешний вид, с торчащим бугром впереди, сел к столу. Сестра на стол подала поесть. Язва, подкалывает. Не стерпел, говорю ей
— Замолчи, а то…
— А то что?
— И тебе достанется.
— Ой-ей-ей! Страшно-то как! И что ты сделаешь? На себя посмотри, ветром качает.
— А вот и сделаю!
— Что сделаешь?
— Выебу!
Это уже со психа. От того, что не на ком злость сорвать.
— Так я тебе и дала! Не дорос еще!
Ага, мать ебать дорос, а ее, значит, нет. И я начал заводиться. Перепираемся, ссоримся, оба заводимся. И в какой-то момент, когда уже

Язык чешется

Я очень люблю свою маму…

С МОИМ БРАТОМ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ