и тут же оказался на земле. Ловкая подсечка. Правая нога онемела.
 — Сиди, выпей еще, закуси… — насмешливо протянул Генерал, покашливая в кулак.
Рядом со мной — с двух сторон — уселись быки. Один встал за спиной. Двое — откровенно мяли Ленку. Она отдиралась, теперь уже молча. Умолять не было смысла. Я заметил, как топорщатся джинсы у бандитов. Теперь ничего не имело смысла… Все должно произойти, как они и наметили… Один запрокинул ей голову и впился, как клещ, долгим и, вероятно, мокрым, слюнявым поцелуем. Руки второго мяли грудь моей жены — небольшую, крепкую, и почти не отвисшую, не смотря на кормление ребенка… Не смотря на… не смотря… Не смотреть мне на это? Не смотреть, как будут насиловать мою жену? Как будут издеваться над ней эти молодые бычары? Как будут пользоваться ее телом? Елозить по нему, мять, оставлять засосы, истязать?… Не смотреть? Напиться? Я медленно взял бутылку. Быки насторожились. Знают, конечно, как делается «розочка». Не дадут… не успею… Налил полный стакан, ахнул залпом. Тупо закусил колбасой. Когда поднял глаза — задохнулся: Ленка извивалась, пытаясь вырваться из объятий гориллы, что-то мычала… Рука — эта волосатая лапа обезьяны — уже хозяйничала в ее трусиках. Я опять уловил пристальный взгляд Генерала.
 — Зачем вы так?… Может, не надо?… Брать бабу силой… не по-понятиям, — жалкая попытка…
 — Ты молчи о понятиях, фрайерок, — при свете костра взгляд вожака казался светящимся, нечеловеческим.
 — Я хочу в туалет! — выкрикнула Ленка, вытирая обмусоленные губы.
Быки, казалось, недоуменно застыли, не зная, что делать.
 — Ну, что ж, — рассудительно сказал Генерал, — хочешь, так — давай! Не отходя от кассы!
 — Мы же не можем отпустить тебя в лес, — осклабился один из бандитов, — давай тут! Не стесняйся — все равно мы все увидим!
 — Стас любит рассматривать… — пояснил Генерал, — зажигалкой светит, если темно. А если волосики мешают рассмотреть — он их тут же сжигает!
Вокруг костра захохотали. Ленка поняла, что последняя надежда рухнула. Да и была ли она — надежда? Наивная женская хитрость про туалет… Такие, как тут, на это не попадаются…
 — Ну, давай, давай, — с угрозой протянул вожак, — или тебе помочь?!
Опустив голову, Ленка стояла не двигаясь. Потом взялась за резинку трико… опять опустила руки… всхлипнула… и медленным, неловким движением, стянула трико вместе с трусиками. Затем, присела между двух ухмыляющихся бандитов. Склонив голову, Генерал слушал робкое журчание. Сидевший рядом со мной бандит, поправил член в штанах, уселся поудобнее. Они все уже возбуждены до предела… Теперь уж точно… чуда не случится. Ленка, поднимаясь, одновременно натянула трико. Никто ничего не увидел.
 — А почему ж ты не вытерлась? — загоготал стоявший рядом бычара, — давай я помогу…
Обхватив женщину за талию, он другой рукой стал гладить под лобком. Ленка извивалась, пыталась присесть, но натыкалась на жесткую ладонь бандита. Затем, прекратила все попытки освободиться и заплакала. В голос. Как ребенок. Я рванулся с места, уже мало что соображая. Обижают мою маленькую женушку! Мой рассудительный ум отключился напрочь… А затем отключилось и тело… Очнулся я от дикой боли в затылке. Умеют бить! Да и как не уметь, когда это их работа?! С трудом поднял голову. Перед глазами были чьи-то кроссовки. Размер сорок четвертый! Не меньше! Ленка исчезла.
 — Лежи, лежи, фрайерок, отдыхай, — Генерал поднялся и с хрустом потянулся.
 — Шеф! — донеслось из палатки, — мы ждем, она готова!
Ленивым движением вожак скинул куртку и джинсы. Трусы не топорщились. Он был усталым и больным человеком. Из палатки слышалась возня, всхлипывания, идиотский смех… Генерал согнувшись, заполз внутрь.
 — Давай, шеф… по старшинству… Да лежи ты, сука…
Голова у меня гудела, как непомерно раздувшийся колокол. Костер перед глазами плыл.
 — Нет! Ну на надо! — это Ленка… Просит… О чем их просить?!
Я со стоном уронил голову на траву. Из палатки послышалось тяжелое, надсадное дыхание. Все… Вот о все… Они уже… Они ее… они ее там, в палатке… вдвоем… или втроем? Какая разница?… Они все пройдутся по ней не по одному разу!… По моей маленькой, хрупкой женушке… Сколько половых актов может выдержать женщина? Отчего умирают во время массового изнасилования? От перенапряжения нервной системы? Или от чего-то еще? В палатке захрипели. Очевидно, Генерал… Это он — что? Кончил? Вероятно… С шумом и облегчением главарь выдохнул отравленный застарелым туберкулезом воздух. Стало тихо. Только слышались Ленкины всхлипывания. С ней мы в опасные дни пользовались презервативами… Она вообще любила резинки… Однажды, случайно заглянув в ее сумочку, я заметил пустую обертку… А тут… Какой у нее сегодня день? Опасный? С десятого по шестнадцатый, считая от первого дня… Вожак выполз из палатки и расслабленно сел у костра. Я, с трудом подняв голову, глянул в его волчьи глаза. Он кивнул. Затем ухмыльнулся и закурил Беломор. Именно эти забористые папиросы… Выдохнул в мою сторону и я вспомнил, что так всегда пахло в сторожки у дяди Феди. Я тогда подрабатывал на стройке…
 — Ну давай… ножки… — прохрипел оставшийся в палатке бандит и по моим щекам потекли слезы.
 — Выше! Выше!
— сквозь сжатые зубы командовал насильник.
Она — что? Подчиняется ему и послушно поднимает ноги? Нет, нет… конечно нет… о чем это я?… Сдавленный, надсадный вой донесся из палатки и через минуту выполз потный и блестящий в свете костра бандит. Сел, раскинув ноги. Его опавший член бессильно свисал, касаясь травы. Четверо других торопливо срывали с себя одежду. Двое нырнули в палатку, двое других остались снаружи, ежась от ночной прохлады.
 — Ну… нет… пожалуйста… — донесся приглушенный голос Ленки.
Затем, звук пощечины. Это — ей? Это они, твари, ее бьют?! Женские рыдания и непрерывный сладострастный стон-рычание, совокупляющегося медведя. С каждым разом, с каждым толчком все громче! Ему приятно!… А ей, наверное, больно… Вспомнилось, как она отстранялась, когда я слишком уж расходился и переставал контролировать амплитуду движений… Ей больно… Рычание перешло в хрипы. Но они все длились и длились… Да сколько же можно?! Ей больно… Моей жене больно! Слышите вы, свиньи?! Хватит! Хватит, перестаньте! Кто это кричал? Я? Нет, я не в силах… Это кричала Лена… Моя Леночка, Ленусик, моя хрупкая, нежная жена… Хрипы стали затихать… затихли… Слышалось только тяжелое дыхание. Один выполз… Там остался еще один и двое ждут очереди… Чмоканье, звук слюнявых поцелуев… Она, моя девочка отворачивается, а он, бугай, хватает ее, стискивает и сосет, сосет, содрогаясь всем телом и бешено работая тазом!… Слюни его текут по нежному личику моей маленькой жены, а там… внизу… там, где соединяются их тела… где он проник в ее нежное тело своим огромным… Там — все мокро. Течет, на одеяле, конечно же, пятно… Отвратительное, липкое пятно!… А он все качает и качает!… Прекрати! Он выполз из палатки с все еще эрегированным, мокрым, блестящим в отблесках костра, членом.
 — Ну, братан… — он присел рядом и доверительно похлопал меня по плечу мокрой, липкой рукой, — хороша у тебя жена, в натуре! Гадом буду! Мышиный глаз!
 — Нет, нет, нет… — опять кричала Ленка.
Постепенно крик перешел в рыданье. Она плакала навзрыд, как тогда, у костра… Плакала не переставая. Она плакала, а они… Они на ней… получали удовольствие… Тискали ее, терзали, насиловали ее плоть… Всхлипывания Ленки стали ритмичными, плачь невольно подстраивался под ритм содроганий.
 — Я — все, — хрипло сказал один, — давай ты!
Все… Он — все… Значит, он спустил ей… внутрь нее… они все наспускали там… Она же забеременеет! Аборт в ее годы? Как же ты залетела, милочка? — спросят врачи. Всхлипывания опять стали ритмичными. Значит, ее сейчас второй… Его дыхания не слышно… только ее стоны… Стоны? Когда это плач перешел в стон?! Ей больно?! Нет… Это стон не боли… Или, все-таки боли? Нет… Именно так она всегда стонала перед тем… У нее были очень бурные оргазмы… Она вначале стонала, потом кричала, иногда плакала… Я с огромной душевной болью прислушивался к звукам, доносящимся из палатки. Зачем я слушал? Ведь можно было мычать, стонать, заглушать ТЕ звуки. Так хорошо мне знакомые — звуки приближающегося оргазма моей девочки. Да, она уже не плачет… Она сладостно стонет… Он забыла обо всем… Может, ей представилось, что ее любит муж? Или… или кто-то другой, но близкий и желанный? Сейчас она будет кричать и влагалище ее будет бешено сокращаться, доставляя неземное блаженство этому бандиту. Этому потному, мерзкому насильнику! Ленкин крик прорезал ночной воздух. Она кричала и стонала, плакала и смеялась… Собственно, в чем я ее обвиняю? А я — разве уже ее в чем-то обвиняю? Ну да! Она испытала оргазм с насильником! Значит, ей понравилось, как он ее?… Как они ее… Но… Нет, нет — до этого можно довести любого человека! Постоянные фрикции делают свое дело, независимо от того, кто на тебе — любимый человек, или мерзкий насильник!… Да сколько же можно кричать?! Она уже несколько минут кричит под ним!… А, может — не под ним? Может он ее… как-то по-другому?… Да нет… вряд ли… Она всегда любила ощущать тяжесть мужчины… Да причем тут — любила?!! Она так и говорила: «приятно чувствовать на себе мужика». И вот тут… уж почувствует. Какое-то шевеление. Поднимаю голову — рядом со мной сидит главарь и еще один. А другие?… Значит, они… У меня что-то выпало из памяти? Когда они все залезли в палатку?
 — Не… могу…

Трахнули замужнюю после корпоратива

Как я трахнул подругу жены

Насоска