Напротив, она потянулась ко мне всем телом, как ласковая домашняя кошка. Машка присела рядом
со мной, широко раздвинув ноги. Я провел двумя пальцами по ее клитору и буквально зачерпнул текущий из нее сок. После анальных
шариков сфинктер Кати сомкнулся полностью, но он не был напряжен. Мой, увлажненный Машкиными соками, палец, вошел в него
с легкостью, и я сделал насколько разминающих круговых движений, Катя повторяла их всем телом, пытаясь усилить приятные ощущения.
Нконо уже стоял рядом, его обрезанный член представлялся мне каком-то огромным кондитерским изделием. И этот запах. Мне
не хотелось уступать ему место, но это был Нконо. Он не был моим близким другом, уж очень скептически смотрел он на мою
эксцентричность, а вот Машка была к нему неравнодушна. Когда мы ссорились, она всегда шла трахаться именно с ним. Как она
любила говорить: «Со своими — не измена! А тебе подлецу надо показательно изменять время от времени». Подождав, для
приличия, минут 40, я шел в таких случаях к Нконо и мы втроем курили травку. БББ и держался на том, что дружбу мы с
Машкой ценили выше любви. Любви. А передо мной раком стояла всего лишь белобрысая фригидная дура. Я встал и спокойно
смотрел как толстый черный член буравит Катину попку. Туда — обратно. Глядя на Нконо, я думал о том, почему он нравился
Машке. Он не суетился, не искал лучшую позицию, не шарил руками, пытаясь найти какую-нибудь волшебную точку. Он просто
делал свое дело, великодушно позволяя Кате подстраиваться под его стать и темп. Он и кончил-то как-то между делом, хотя
и с явным удовольствием. Кончила ли Катя? Не знаю. Тогда я посчитал, что нет. Многие женщины, из тех, что я знал,
вообще, не кончали от чистого анала. А потом я понял, что не встречал человека маскировавшего свои чувства лучше чем
она. В тот момент, меня гораздо больше поразило то как уверенно и спокойно запихивала она шарики а широко раскрытое и
обильно смоченное спермой отверстие. Меня не удивило то какой чистой была Катя внутри, все наши девчонки готовились к
Новому Году довольно тщательно, в смысле гигиены.
Мы без приключений завершили свое турне, побросали в карнавальные костюмы в кучу, и начали готовиться к бою курантов.
Целью этой игры было сделать фрикцию с каждым ударом и кончить на последнем. В нашей компании девушки выбирали
кавалеров, которых, обычно, было больше. Лишние вынуждены были, в этот момент, ограничиться оральным сексом. Все быстро
разбивались на пары. Машка обняла Катю, прижала к себе и они выставили передо мной две милые попки. Пора было начинать,
а я не знал, что делать. Хорошо хоть хуй стоял. Я потянулся к Машке и увидел, как она показывает на Катю своей свободной
рукой, пришлось сдвинуться к ней, а кто-то из ребят пристроился за Машкой. Я резко вошел в Катю и понял, что она девственница. К
счастью она не была слишком уж сухой. Я мчался как Бен Джонсон, и кончил с двенадцатым ударом. Хорошо с одиннадцатым или
с десятым. С двенадцатым я крикнул: «Д-а-а-а!» Тогда мне показалось, что я понял зачем мы остановились у комнаты Нконо,
который хорошо размял и меня и Катю.
У нас не было бокалов. Мы пили шампанское из горла, из пупков, любовных треугольников и ладоней. Ели один кусок крема на
двоих в страстном поцелуе, или топили его между половых губ, а потом вылизывали сладкий сок до последней капли. Я лакал
шампанское с привкусом Катиной крови и своей спермы, когда ее потряс первый в жизни оргазм. Он был глубже, чем все, что
я мог себе представить. Я сжимал ее бедра из всех сил, чтобы не потерять контакт языка в ее клитором. Потом она села мне на
лицо, чтобы я мог допить чашу до дна, а Машка прыгала на моем члене как сумасшедшая. Потом кто-то делал мне минет и
опять скакал на мне. Кажется уже Танька. А Катя все не хотела прерывать этот бесконечный куни. Потом я с кем-то из
ребят, делал Машке двойное проникновение. Я был внизу и Машка целовала меня взасос. Машка любила секс втроем. Любила
когда твердые мужские члены прутся о тонкую перегородку с разных сторон. Софиты светили так ярко, что наши ладони, уши
и, может быть даже члены, просвечивали насквозь. Свет лился на нас со всех сторон, мы ощущали себя в центре
огромного мира. Помню мы втроем занимались любовью в позиция 699 и я никак не успевал справиться с четырьмя жаркими
дырками, пока не ввел в каждую указательный или большой палец и не начал играть на удивительном музыкальном инструменте.
На фоне Машкиного меццо-сопрано, Катя выводила мелодию любви, а я помогал им свои языком. Обессилев мы играли в
различные игры. Девочки угадывали нас на ощупь, а мы их на вкус. Потом, когда осязать было уже нечего, они закрывали
глаза, садились на бутылки из под шампанского, и, сжимая мышцы влагалища, пытались их поднять. Машка одолела полупустую
бутылку, и перевернулась, держа ее половину в себе. Мы вертели бутылку, запихивая ее все глубже, и девушка кончала
раз за разом. Я достал бутылку, и в ярком свете ламп, рассматривал этот удивительный, содрогающийся, широко
раскрытый розовый бокал с прозрачным нектаром внутри. Потом он начал закрываться, и мы с Катей по очереди пили напиток любви,
вкуснее которого нет на свете. Мы целовались до упаду, удерживая подруг на весу всеми подручными средствами.
Потеряли ощущение времени и пространства, и один за другим падали без сил, в объятия друг друга, выжав себя до
последней капли.
Проснулись мы от грохота выбитой двери. Нашу троицу ментам пришлось буквально разрывать на части, так уж мы были склеены
сахаром и спермой. Кожа, волосы — с ног до головы. Внешне мы напоминали каких-то дикарей из Новой Гвинеи. По ногам Кати
шли кровавые разводы. К Машкиной спине прилипла этикетка от шампанского. Наши лица были покрыты пятнами помады различных
оттенков. Какой-то доброхот принес Кате куртку, но она отдала ее Машке, догадываясь что саму ее без одежды не оставят. Мне
после короткой перебранки принесли джинсы. Уже в наручниках, меня тычками вывели в коридор. Там, к счастью для меня и
Машки, было полно народу: комендант, какие то люди из ректората, несчастный замдекана по общежитиям и куча разбуженных
студентов и студенток. Суда Линча я счастливо избежал, и уже у лестницы встретился глазами с насмешливым взглядом Нконо.
Тот мотнул головой и я заметил нашего попика, стоящего в небольшой нише у кухни с безумными глазами. Ситуация начала проясняться.
В сотне метров от общаг располагалась «мусорка», так мы называли опорный пункт охраны порядка, N-ского отделения милиции, политкорректно
вынесенного с территории студенческого городка в разгар перестройки. Говорят, что тогда наш Университет был в авангарде демократии, а
многочисленные атавизмы студенческого самоуправления сохранялись вплоть до отставки старого ректора, которая состоялась примерно
через год после описываемых нами событий. Туда нас всех и повели. Как это обычно бывает, аукцион начался с предложения
дать нам лет по 10 за похищение человека и изнасилование, однако «жертва» защищала нас с таким отчаянием, что постепенно
ставки упали до хулиганства и притоносодержательства, а кончилось все каким-то полумифическим распространением
порнографических материалов. Постепенно всех наших выпустили, следователь уехал, ментовка опустела: я сидел в обезьяннике,
Машка в единственной из сохранившихся камер, а у стола дежурного стояла Катя, которая принесла нам пожрать, мокрые
салфетки и что-то из одежды. Она долго препиралась с придурковатым сержантом, но передать нам еду ей так и не разрешили.
Пара ментов, оставшихся на ночное дежурство, продолжала праздновать Новый Год. Они выпили бутылку водки, закусили нашим
обедом и ушли в коридор, где размещался туалет типа очко и камера где сидела Машка. Минут через пять они вернулись уже
втроем. Видок у Машки был еще тот. Или в отместку за вызов утром 1 января, или чтобы представить нас в самом негативном
свете, а может быть просто по бессмысленной злобе, никого из нас за весь этот день так и не довели до умывальника. Даже
у меня чесалось абсолютно все. Для нежной Машкиной кожи это была настоящая пытка. Я не говорю про моральный аспект —
выглядела моя подруга так, будто прожила на вокзале месяца два. Слипшиеся всклоченные волосы, лицо в пятнах спермы,
помады и крема. Над короткими зимними сапожками, на пару ладоней не достававшими до нижнего края удлиненной белой куртки
спортивного покроя, виднелись грязные колени. Я вспомнил наше шествие от общаги до опопа, в хлопьях мокрого снега, и
поежился.
Между тем сержант протянул Машке стакан водки и сказал, что-то скабрезное. Та, обильно смочила ей ладонь, и начала
тереть лицо. Ментам это не понравилась. Сержант закурил, и глубокомысленно произнес: «Ты, что шлюха бомжацкая про себя
думаешь? Думаешь, что ебальник свой отмоешь, намажешься и дальше будешь тут жопой крутить? Хуюшки! Из универа тебя
выпиздят, пить дать, из общаги, тем более. Кому ты блядь нужна? На панель пойдешь — и туда сейчас рекомендация нужна.
Вот мы с Серегой тебе ее и сделаем. Проверим тебя в деле и сделаем. « Машка промолчала, и это было на нее совсем не
похоже. «Мне нужна», — со злобой ответил я: «Пальцем тронете, сдохнете, пидоры. Или на кичу сядете». Сержант встал и
подошел к решетке: «Ты кто? Обезьяна, ты — макака недоделанная. Не я — ты на киче сдохнешь, тебя там через неделю на
перо посадят. Я по понятиям живу, место свое знаю. А ты мудак обдристанный». Он повернулся ко мне спиной и направился к
Машке.
По тому как спокойно встала Машка я понял, что сначала будет немного карате, а потом пиздец. Вместо того чтобы тупо
лягнуть сержанта в колено, наша доморощенная каратистка, продемонстрировала что-то вроде маваши, пытаясь стукнуть
сержанта по голове. Увы, он чуть присел, поймал ее ногу на плечо, и тут же воткнул кисть левой руки ей между ног.
Машка взвизгнула и как-то неуверенно заскулила. Теперь она висела на закинутом на плечо мента колене, и, в
шпагате, тянулась другой ногой к полу. Хорошо хоть, что растяжка у Машки была, что надо. Сержант сделал резкое
движение, погруженной в Машкино влагалище кистью, потом еще. Машка дергалась как

Не детская сказка, про красную шапочку

Общество хрустальной слезинки

В первый раз