месяца, что он провел в Ромкиной постели и учился пользоваться руками и губами. Все это — неправда. Ее крик наслаждения — ложь. Тело, белеющее в полумраке комнаты — не его.
Сергей садится, прижимается затылком к стене, смотрит в окно.
— Серый, — Димка подкатывается и устраивается рядом, — ты не плачь. Я же вижу, что у тебя с Зинкой шуры-муры. Зря вы это затеяли, честно. Ромка если узнает, кранты тебе.
Сергей ерошит грязные мальчишеские волосы.
— Эх ты, пацан. Много ты понимаешь.
Ромка все знает давным-давно. Он задумал это с самого начала, как только увидел перед собой красивого осиротевшего подростка. У которого сейчас нет другого выхода, как только отрабатывать свое содержание. Потому что там, на улице, где сейчас воют потерянные собаки, ему не выжить.
Где рождается страх? В голове или сердце? В пустой душе или скрученном спазмами животе? Где гнездится это мелкое чувство, заставляющее сжиматься в комок?

У страха есть имя, злое лицо и изуродованные плечи. И сейчас он курит на крыльце, не боясь осенних заморозков.

Сергей выходит на улицу, не в силах сидеть дома. Он ступил на тропу, где двум самцам тяжело разойтись. Ромка протягивает ему папиросу. Курят молча, сплевывая на гнилые доски. Детдомовец даже не думает начинать разговор, а приднестровец не может подобрать ни одного слова. Только откуда-то изнутри, из первобытных уголков души лезет темное желание. Жажда крови соперника.

— Иди спать, молдаванин, — детдомовец улыбается, кладет руку Сергею на плечо.
Тот сбрасывает ее, раздраженно морщится.
Ромка уходит, оставив его докуривать. Мыслей нет. Они испарились, сгорели в цинковой ванне. Сергей прекрасно понимает, о какой работе идет речь. Для этого его и пустили в чужую постель. Но разожженный женщиной пожар уже не унять, и подросток знает, что согласится сам.

Огонек папиросы рассыпает искры, уходя в темноту. Сергей ухмыляется ему вслед, ежится от осенней прохлады и возвращается в дом.

Удивляется тому, что называет эту халупу «домом» и переносит постель поближе к затухающему костру.
— Ромка, Ромка, — Димка зовет его так громко, что у Сергея звенит в ушах, — пошли со мной за водой, там опять собаки.

Ромка выходит из комнаты злой и не выспавшийся.

— Ничего без меня сделать не могут.

Спотыкается о Сергея, матерится сквозь зубы. Видно, что хочет пнуть, но сдерживается.
— Ну, — спокойно говорит он, — че разлегся, вставать пора.

Уходит с мальчишками за водой, прихватив палку.

Подросток все еще лежит, закинув руки за голову и уставившись в облупленный, черный от копоти потолок. Даже не слышит, как выходит Зинка. Улыбается, когда она ложится рядом с ним, свернувшись калачиком у него на груди. Зарывается пальцами в волосы ей на затылке, поднимает голову, и они целуются. Отчаянно, как перед последним выстрелом. До боли в закушенных губах, до звона в заложенных ушах. Прощальный поцелуй перед смертью. Огонь, сжигающий рассудок; страсть, для которой нет выхода. Неправда от начала до конца. Ложь, в которую он так хочет поверить.

Она уходит, оставив его на полу.
Ромка кого-то ждет. Нервничает, покрикивает на пацанов, постоянно выбегает на улицу. Утрачивает обычное самообладание.

— Вот, — наконец, говорит он, когда напротив дома останавливается серебристая машина.

Бросает на Сергея торжествующий взгляд и выбегает навстречу посетителю. Подросток смотрит в окно на высокого, худого, похожего на птицу, мужчину. Он передает Ромке деньги. Кажется, много.

— Эй, молдаванин, — слышит Сергей, — выходи.

Сергей выходит, щурясь от яркого осеннего солнца. Руки в карманах брюк, рубашка расстегнута до половины, отросшие темные волосы лежат на плечах.

— Н-да, — говорит сутенер, — хорош, стервец.

— Я тебя предупреждал, — вторит ему Ромка, — мало ты за него денег даешь.

— Эту красоту еще в деле проверить надо. Клиент нынче привередливый.

Ромка хмыкает.

— Ну, как проверишь, заново договоримся.

Дверца машины распахивается, приглашая Сергея внутрь. Он медлит несколько секунд и забирается на мягкое велюровое сидение.
Человек-птица устраивается рядом, обдает запахом хорошего парфюма и дружески похлопывает пассажира по плечу.

— Надеюсь, Роман тебе объяснил, куда мы сейчас едем.

— Сам догадался, — бурчит Сергей, — проституткой решили сделать.

Хозяин машины искренне улыбается. Потом смеется, запрокидывая ухоженную седую голову.

— Ты даже не представляешь, мальчик, как в последнее время вырос спрос на подобные услуги. Наконец-то мы дождались свободы. Хочешь выпить?

Первый и единственный раз Сергей пробовал шампанское на последнем новогоднем застолье. Мать лично налила ему в бокал и протянула со словами:

— Выпей за Новый год. Ты уже большой, немножко можно.

Подросток берет фужер из рук хозяина машины, пьет, морщась от газов и жмуря глаза от удовольствия. Выпивает все, ему подливают еще. Снова пьет, смачивая пересохшее горло. Сам не замечает, как пьянеет; сквозь приятный туман, так отличающийся от водочного, прислушивается к тому, что ему говорят.

— Роман неплохой мальчик, но уж слишком непредсказуем. Я бы на твоем месте попытался уйти от него.

— Мне некуда, — отвечает Сергей.

— Это временно. Если согласишься на дальнейшее развитие событий, деньги для тебя перестанут быть проблемой. Я заплатил Роме только комиссионные, не такие уж и большие, кстати. А чаевые — все твои. Размер их будет зависеть только от тебя. Но для этого надо, чтобы мы с тобой хорошо понимали друг друга.

— О чем вы? — удивляется Сергей.

— Все увидишь на месте.

Мужчина откидывается на сидение, прикрыв птичьи глаза. Странный разговор плохо укладывается в голове, заполненной брызгами шампанского. Подросток забывает о нем сразу же.

— Шеф, — говорит водитель, — его помыть бы надо да переодеть. А то он псиной воняет.

— Заказали именно беспризорника, — сонным голосом отвечает хозяин, — именно грязного. Извращенцев развелось, как тараканов.
Мужчина подает Сергею руку, как женщине.

— Выходи, мальчик. Не бойся, не убьют.

В уютном полумраке комнаты его оставляют одного. Ему неудобно: жилье пахнет прошлой жизнью, от запаха которой он успел отвыкнуть. Сергей боится сделать шаг, чувствует себя здесь грязным и абсолютно чужим.

Острый взгляд выхватывает бутылку шампанского на столе и виноград на блюде. Подросток вспоминает, как много было винограда в Молдавии. Он свисал гроздьями над головой, только руку протяни. Положить в рот, чуть надкуситьи на язык брызжет освежающая капля. Вспомнилась Марта с испачканными виноградным соком губами, сладкий вкус ее полудетских поцелуев.

Искушение оказывается слишком велико. Сергей протягивает руку к словно нарисованной виноградной грозди. Воровато оглядываясь, сует в рот несколько крупных ягод и пытается быстро прожевать.

— Не торопись, малыш, — слышит он мягкий мужской голос, — ешь, не стесняйся. Ты же голодный.

Сергей мотает головой, пытаясь отогнать кошмар, теряет секунды времени и его больно хватают за волосы. Он вскрикивает, опирается на край стола, и…

Рука нащупывает бутылку шампанского. Он перехватывает ее за горлышко, поднимает и с силой опускает мужчине на голову. Тот падает Сергею под ноги бесформенным мешком.
Как зовут отчаяние? Как выглядит ужас? Какого цвета глаза у смерти?

Мальчик заворожено смотрит на кровь, она собирается маленькой лужицей и упорно ползет к его ногам. Он отступает к стене, красная граница придвигается все ближе, ее становится больше. Она заполняет всю комнату, пузырится и кипит, выбрасывая в лицо горячие вонючие капли. Проникает под кожу, оставляет на теле несмываемые следы, которые будут кричать всем: «Смотрите, идет убийца».

— Нет, — шепчет Сергей, — не может быть.

Он протягивает руку к чужой разбитой голове и понимает, что лучше бы этот человек был мертв. Потому, что если тот откроетглаза, мальчик просто сойдет с ума. Отдергивает ладонь, смотрит несколько секунд на убитого.

Мозг начинает работать с точностью хронометра, как было тогда, когда он сидел в ванной с матерью. Сергей обыскивает карманы, забирает бумажник, снимает с руки часы и печатку. В кухонном столе выбирает удобный, по руке, нож. В ванной хватает упаковку лезвий, улыбается старым знакомцам. В прихожей сдергивает с вешалки утепленную кожаную куртку, прихватывает кроссовки, и выбегает в ночь.
— Ну? — спрашивает сутенер. — Что скажешь, напарник? Где эта малолетняя сволочь?
В стальных глазах плещется пламя. Пришлось заплатить отступные клиенту, пацан в бегах. Не исключено, что уже сидит в ближайшем отделении милиции и строчит чистосердечное, по которому сутенеру грозит от пяти до пятнадцати. Вовлечение, совращение, сутенерство. Выбирайте любое понравившееся определение.
— Не знаю, — цедит Ромка, — он не возвращался.
Взрывается, пытаясь оправдаться.
— А какого хера ты его гомику подсунул? Я же тебя предупреждал, что он не по этому делу.
Из машины лениво выходит бывший борец. Играет мышцами, кривит лицо, встает рядом с хозяином.
— Поосторожней с выражениями, пацан, — советует тот, — а то займешь его место. На таких, как ты, охотники тоже найдутся.
Ромка ухмыляется, приспускает рубашку до локтей.
— Хочешь попробовать?
Собеседник смотрит спокойно, не отрывая взгляда.
— Не готовы пока советские женщины платить за секс. Не в Америке живем. А на его возраст и внешность очередь на месяцы. Поэтому, напарник, ты мне его найдешь. Он должен отработать.
Охранник открывает дверцу, запуская хозяина.
— Да, — бросает сутенер не терпящим возражений тоном, — ты вернешь мне деньги, которые я тебе за него заплатил. Думаю, это справедливо.
Ромка провожает серебристую машину диким взглядом. Поправляет рубашку, скрипит зубами от злости, бормочет себе под нос:
— Убью щенка.
— Димка! — орет в открытую дверь.
Мальчишка подбегает к нему, подтягивает штаны. Большие купили, на вырост. Ромка хватает его за воротник, приближает к себе и говорит прямо в лицо:
— Когда он работал с вами, он ни с кем не познакомился?
Димка испуганно мотает головой.
— Не было такого. Мы бы заметили.
Ромка

Не планировали, но случилось

Приключения Кристины Часть 11 ( Долгожданный отпуск)

Семейные игры