сна, в котором ему на руки падает и падает окровавленное тело матери. Перед ним двое грязных оборванных пацанов лет восьми-девяти на вид.
— Вот, проснулся, — шипит один, — я тебя предупреждал, что сначала надо было по башке треснуть. Сейчас мента позовет.
— Ага, треснуть, — отзывается второй, — он здоровый, как конь. Не меньше Ромки.
— Вы кто такие? — спрашивает Сергей.
Пацаны бросаются в сторону, отбегают, останавливаются, начинают переговариваться. Первый, предлагавший «треснуть», возвращается к лавке.
— Ты что, бездомный? Вроде чистый, не похож.
Приднестровец уже в который раз рассказывает свою историю.
— Ого, — восхищенно крутит головой собеседник, — меня Димка зовут, а того, — он кивает на спутника, — Сашка. Пошли с нами. Здесь тебя обязательно кто-нибудь обчистит. А у нас Ромка есть, он нас защищает.
Мальчишки приводят его в заброшенный деревянный дом.
— Ромка, — кричит Димка, и его голос отдается эхом от пустых стен, — мы новенького привели. Петька-то помер.
— Надеюсь, он не такой дурак, как ваш Петька был. Ведите его сюда, — слышится из комнаты раздраженный голос.
Сергея вталкивают в комнату, где на груде тряпья сидит молодой некрасивый парень, обнимающий чумазую беременную блондинку. Хотя, цвет ее волос из-за грязи угадывается с трудом.
— Вы че, идиоты, охренели? — громко орет он.
Вскакивает на ноги, подходит к Сергею, обходит со всех сторон.
— Я думал вы пацана привели. А это что такое? Вы-то, сопляки, слезы на кулак намотаете, вам любая шалашовка денег насыплет. А этого коня куда? Только жрать будет. А я и так не знаю, чем Зинку кормить. Она опять пузатая.
— Ромка, Ромка, — тараторит Димка, хлюпая простуженным носом, — на рынок пойдет. По карманам шмонать, нас-то уже все знают. А этот новенький и чистый пока.
Парень подходит к Сергею вплотную, обдает запахом давно не мытого тела, смотрит в глаза пронзительным взглядом.
— Воровать умеешь? — цедит сквозь зубы.
— Нет, — честно отвечает приднестровец.
Ромка зло сплевывает ему под ноги.
— Тогда вали отсюда, пока ласты не выдернул.
Лезет Сергею в нагрудный карман, достает пачку купюр, свидетельство о рождении, паспорт матери и загадочно улыбается.
— Молдаванин? — спрашивает, листая документы. — Так тебя и искать никто не будет в случае чего. Считай, свое содержание на первое время ты отработал. Пойдешь с сопляками, они всему научат.
Прячет деньги в штаны, отправляет документы в костер, разведенный в цинковой ванне посреди пустой комнаты. Сергей с криком бросается в пламя, забинтованными руками пытается вытащить драгоценные бумажки. Ромка хорошо поставленным ударом бьет в живот, заставляя приднестровца согнуться пополам. Нагибается вниз, приближает лицо, зло улыбается, глядя в глаза.
— Здесь главный — я. Как на войне.
Больно хватает пальцами за подбородок, внимательно рассматривает.
— Да, — говорит мальчишкам, — пусть трется возле телок. Морда смазливая, бабы таких любят. Приготовьте ему место.
Пинает Сергея по направлению к двери.
— За сопляками иди. Здесь я с Зинкой живу, без спроса не входить.
Сергей садится на корточки в углу, закрыв лицо руками. Ни денег, ни документов. Его не существует.
— Серый, — к нему подходит шмыгающий Димка, — ты не плачь. Ромка… он не такой уж и злой. Просто, по-другому нельзя. Мы все из детдома сбежали, куда нам деваться. А Ромка нас всему научил, защищает, кормит. Ты ложись спать, Сашка тебе постель постелил. Завтра на рынок пойдем.
«Постелью» называлась грязная телогрейка, оставшаяся от хозяев заброшенного частного дома. Сергей ложится на пропахшую грязью и потомподстилку, кутается в рваный кусок ткани и трясется от голода, страха и отчаяния.
— Летом еще ничего, — бормочет Димка, — жить можно. Огороды, опять же, обворовать. А вот зимой… Петька-то зимой и помер. От кашля, бедолага, загнулся. А еще зимой собаки вокруг.
Под тихий мальчишеский голос, рассказывающий о собаках и неуютной приморской зиме, Сергей засыпает. Для того, чтобы в очередной раз вздрогнуть от сухих автоматных очередей.
Они сидят вчетвером на лавочке у входа на рынок. Ромка курит, прищурив глаз, охватывает цепким взглядом толпу.
— Значит, так, — инструктирует он Сергея, — баб выбирай постарше. Где-то за сорок. Внешность не важна, главное, чтобы не затурканная была. Те на мальцов не смотрят. Они мужу закусь ищут. Смотри, чтобы одета была поприличней. Потрись рядом, сделай жалобные глаза. Пусть засмотрится. Можешь разговор начать. Димка подстрахует. «Мойкой», — протягивает переломанное надвое лезвие, — взрезаешь низ сумки, выхватываешь кошелек, передаешь Димке. Даже если за руку поймает — без кошелька ничего не докажет. Лезвие, в крайнем случае, бросай сразу.
— Я, сам видишь, — продолжает он, — не красавец. У меня шансов нет. Я Петьку готовил. Хотел, как подрастет, одиноким бабам в аренду сдавать. А он, козел, сдох зимой.
Сергей кивает, пытается понять о чем ему говорят. Он не выспался, у него тяжелая голова, полная густого вязкого тумана. Судьба делает резкие повороты, оставляя позади прошлую жизнь. Двухкомнатная квартира в Бендерах, с любовью обставленная матерью, осталась за очередным барханом. Ему казалось, что он никогда в ней не жил. Не бежал по мосту, пригибаясь под выстрелами, не трясся в забитом автобусе, не летел на другой край земли. Он бежал из детского дома от голода и издевательств вместе со злым малолетним преступником.
— Ну, давай, — хлопнул его по плечу Ромка, — ко мне потом не подходи, домой пойдем раздельно. Если все выгорит, купите пожрать, водки, сигарет и Зинке фруктов. А то загнется раньше времени.
Сергей вливается в человеческийпоток, трется у прилавков, ощупывает товар. Откуда взялись в нем эти способности, он не знает. Мило улыбается продавщицам, они улыбаются в ответ, видя теплый взгляд огромных карих глаз.
— Смотри, смотри, — дергает Димка за рукав, — какая шмара пошла. В самый раз.
Сергей вглядывается в направлении грязной детской руки. У овощного прилавка стоит привлекательная высокая женщина. Брезгливо перебирает помидоры, выбирает самые спелые. Переругивается с продавцом-кавказцем. На плече висит большая яркая сумка.
Мальчик подходит к лотку, задумчиво трогает овощи.
— Эй, — кричит продавец, — нэ хочеш брат, уходы отсуда. Не загараживай покупатэлэй.
— У меня мама беременная, — говорит Сергей первое, что пришло на ум.
Уловка неожиданно срабатывает, женщина оборачивается к нему, улыбается в милое открытое лицо.
— Какой заботливый сын.
— Нас отец бросил, — шепчет мальчик, не отрывая от нее взгляда, — мы с ней совсем одни.
Карее смотрит в голубое, у нее в уголках глаз мелкие морщинки. Полные губы раскрываются, по ним скользит острый кончик языка. Сергей чувствует, как в низу живота нарастает горячий ком. Всплывает в памяти ощущение материнской груди под ладонью. Он, конечно, целовался со своей одноклассницей. Утонченной Мартой, влюбленной в Блока. Носил ей до дома портфель, выслушивал стихи, прочитанные восторженным голосом. Она казалась ему совершенством. Не было девушки на свете больше похожей на Ассоль.
Олю Строгову перевели к ним из соседнего района. Разбитная красавица, чья школьная форма едва прикрывала трусики. На все замечания учителя она отвечала одно: « У нас свобода».
Однажды Сергей услышал неразборчивый шепот в пустынном школьном коридоре, в темном закутке между кабинетом географии и истории.
— Давай, Оля, давай, — бормотал хриплый голос.
Она смеялась грудным смехом, так не похожим на ее обычный громкий хохот. Вскрикнула, и Сергей подумал, что ее бьют. Выглянул из-за угла, желая помочь… Ольга стояла, упершись руками в стену, некрасиво выпятив зад, к которому пристроился рослый десятиклассник со спущенными штанами. Белеющие ягодицы мерно двигались, одной рукой он опирался на стену выше девичьей головы, второй сильно сжимал ее вывалившуюся из школьной формы грудь. Мальчик заворожено смотрел на волшебное зрелище.
— Пошел вон, — рявкнул детина, заметив его
Сергея встряхнуло, минутная слабость прошла, и он понял, что сильнее всего сейчас хотел бы оказаться на месте этого выпускника. Опираясь рукой о стену, сжимая в ладони мягкое полушарие, слушая грудной смех, впитывая кожей дерзкий потный запах. В штанах упрямо шевелилось его естество, подростковая страсть требовала освобождения. Сергей бросился к выходу, выскочил на улицу, где его ждала беззащитная Марта, которую должен был проводить домой. У подъезда, выслушав очередное стихотворение Блока, он ее поцеловал. Так, как не целовал никогда. Страстно, глубоко проникая языком внутрь ее рта, впитывая взволнованное дыхание. Рука легла на нежную выпуклость под фартуком, сильно сжала, ощущая пальцами кружево лифчика. Оттянула края, добираясь до соска, отозвавшегося на непрошеную ласку.
— Ты что? — выкрикнула Марта. — С ума сошел?
Она убежала, всхлипывая носом, а Сергей остался стоять под дождем, вспоминая грудной смех.
— Дэржи, дэржи его, — кричит кавказец.
Димка схватывает с лотка помидор, толкает приднестровца под руку, отчего тот падает прямо на женщину, и скрывается в толпе покупателей. Его страховочное место за спиной тут же занимает Сашка.
— Простите, — бормочет Сергей в высокую грудь, пытаясь унять пожар в штанах.
— Ничего… мальчик, — шепчет женщина.
Откуда в нем взялись эти способности? Расколотым лезвием Сергей режет дно яркой сумки. Глядя в голубые глаза, подхватывает левой рукой кошелек, который тут же хватает почти незаметный в толпе Сашка.
— Простите, — опять говорит он, — я, наверное, пойду.
— Конечно, — отвечает женщина, — иди, тебя мама ждет.
Провожает его глазами, еще не видя, что ее сумка разрезана.
Сашка тормошит кошелек, Димка стоит за его спиной, вытянув шею.
— Ого!
То ли дамочка была слишком беспечна, то ли кроме покупок на рынке еще что-то планировала, но кошелек просто вспух от денег. В отдельном кармашке лежали десятидолларовые купюры. Мальчишки быстро прячут в карманы несколько штук — заначка от Ромки.
— Серый, — тараторит Димка, — ты за пойлом и куревом. Нам не дадут, а ты большой. Мы жратвы купим, гульнем сегодня. Водку бери самую дешевую и побольше.
Ромка не видит

Называется, помыла сыну спинку!!!

Первый сексуальный опыт со взрослой женщиной

Возлюбленная падчерица