в матку своей рабыни.
Ксан не мешал. Он размеренно колотился между раздвинутыми бедрами дочери, готовясь осеменить ее чрево. Это случилось практически сразу. Оливия еще поливала матку Розы последними струями спермы, как в ее собственную пизденку ударил густой горячий поток сливок отца..
— Уууух! — выдохнул Ксан и боднул матку дочери фонтанирующим хуем. — Вот маленькая, возьми папино семя… Ух… ух… дааа…
Оливия, ощутив в лоне горячий поток спермы, сладко застонала, уже совсем не по-мужски, и начала спускать пизденкой. Кончала она долго, выдаивая последние капли из отцовского члена, и продолжая удерживать Розу на собственном, уже опустошенном шланге.
Когда все прекратилось, Ксан бережно снял еле живую рабыню с хуя дочери.
— Бедняжка наверняка зачнет от тебя, Оливия… Придется просить богиню о снисхождении к этой малышке. Понравилось?
— Дааа… — перемазанная своим и отцовским семенем, девушка блаженно улыбалась и поглаживала свою грудь. Ксан знал, этого ей хватит от силы часа на четыре. А потом Оливия позовет к себе на ложе одну из своих юных любовниц, и залу снова наполнят чавкающие звуки снующего в пизденке хуя и сладкие девичьи вопли. И возможно беременность только подтолкнет Оливию к более жарким и частым соитиям, ведь, как известно беременная женщина жадна до удовольствий.
А раз так, верховному жрецу не стоит тревожиться о возможных заговорах и бунтах, на какие могло толкнуть Оливию ее особое положение в храме и ее физическая неповторимость.

Как меня отодрали в попку

Маменькино утешение.

Я очень люблю свою маму…