расстелила на кушетке свой халат, легла на него и развела ноги. Игорь Матвеевич взял в руки небольшие ножницы и стал стричь её «шевелюру». Шура продолжал снимать. Она подумала было, что вместо бритья будет просто стрижка, но доктор, как будто услышав её мысли, сказал:
— Когда волосы длинные, брить неудобно. Поэтому сначала подстригаем, потом бреем. Бреем сухой бритвой, так получается меньше раздражения.
— А Вы меня не порежете там? — испуганно спросила Валька. О том, что в больницах любят брить «на сухую», она слышала, но, кажется, кто-то жаловался, что волосы сбривали вместе с кожей.
— Не бойся, девочка, — ласково произнёс врач, — я буду очень осторожен. Ничего плохого с твоей розочкой не случится.
Осознав, что он подразумевал своей цветастой метафорой, Валя почувствовала, что вновь краснеет. Положительно, сегодня её главный цвет — пунцово-кумачёвый. Тем временем, Игорь Матвеевич отложил ножницы и начал плавно водить по её животу бритвой. Лёгкие щекочущие касания вблизи интимного места стали снова возбуждать её. Она закрыла глаза и попыталась отвлечься; это не очень-то получалось, особенно когда, для лучшего натяжения кожи, доктор оттянул большую губу, и она поняла, что «розочка» раскрылась, навстречу взглядам двух мужчин и — о ужас! — свидетеля-видеокамеры. Щёки её пылали, ей казалось, что больший позор уже невозможен, но, увы, она заблуждалась…
Открыв глаза, она заметила, что Шура вместе с камерой покинул свою позицию в углу и приблизился к кушетке. Камера сначала проехалась по её лицу, а затем устремилась вниз, скользнув по обнажённым груди и животу и остановившись прямо напротив раскрытой промежности. Валя не могла сама увидеть то, что оказалось доступно взору Шуры и — в перспективе — будущих студентов, но могла представить себе: крупный план — широко разведённые бёдра, остатки растительности на лобке, умело сбриваемые мужской рукой, разверстая щель между большими срамными губами, розовый капюшон клитора, слегка приоткрытое влагалище, сморщенное темное колечко заднего прохода…
Тут она вспомнила, что как раз рядом с ним, в промежности, чуть сбоку, должен быть виден старый шрам, тот самый, что она заработала, ломясь через кусты за мерзкими мальчишками, стащившими её одежду. Сейчас этот фигурный шрам, который всегда был скрыт от любопытных глаз, оказался на виду, макро-планом. От нестерпимого стыда Валька чуть не застонала. В носу защипало, из-под закрытых век показались две слезинки. И — странное дело, одновременно с этим она почувствовала приятную тяжесть внизу живота, переросшую мало-помалу в удивительно острое ощущение непосредственно в промежности, между разведённых губок.
В этот момент Игорь Матвеевич, сбривавший остатки волос с больших губ, случайно чуть-чуть задел пальцем приоткрывшийся клитор, и тело нашей героини как будто пронзила молния. Она дёрнулась, с великим трудом сдержала рвущийся наружу стон немыслимого удовольствия и, не в состоянии противиться матери-природе, затряслась на несколько долгих мгновений. Из раскрытой вульвы брызнула тоненькая струйка и попала на рукав доктора, растёкшись по нему небольшим мокрым пятном. Доктор достал салфетку и сконфуженно протёр ею мокрую кожу девушки…
Сознание возвращалось к Вале фрагментарно. Она увидела себя в прежней позе на той же кушетке, доктора, заканчивающего бритьё и Шуру, продолжающего съёмку всё в той же позиции, напротив её междуножья. Осознав, что произошло здесь только что, перед бесстрастным оком видеокамеры, она помертвела. Оба мужика, бессовестно пялящиеся на её интимные части, конечно, тоже всё поняли. Можно сделать вид, что ничего не случилось — у них всё же должно хватить такта подыграть ей в этом, но ведь всё это записано на видео! Дрожащим голосом она попросила Шуру стереть последние кадры.
— Разумеется, уберём, нет вопросов, — отвечал оператор, режиссёр и кто-там-ещё Шура. Валька взглянула ему в глаза и поняла, что он лукавит. И что ей было теперь делать? Могла ли она проверить, что самый позорный эпизод будет действительно удалён? Никоим образом. Ничего не оставалось, кроме как закрыть глаза и пытаться делать хорошую мину при плохой игре.
Наконец, экзекуция бритвенным станком закончилась. Не успела наша героиня обрадоваться этому, как её мучитель раздобыл где-то видавшую виды клеёнку, положил её на освободившуюся кушетку и велел ей встать в коленно-локтевую позицию. На её немой вопрос он ответил, что теперь необходимо сделать клизму. Это было уже слишком. Валька побагровела и потребовала, чтобы Шура вышел, в конце концов, хотя бы на время этой процедуры. Тот, однако, даже не пошевелился.
— Солнышко, — фамильярно обратился он к ней, — мне не очень хочется доставать снова наш контракт, в котором всё подробно расписано, но ведь ты сама помнишь — отказаться от съёмки ты можешь только при разрыве контракта. Процедура, которая тебе предстоит, не очень приятная, я согласен. Но совершенно необходимая, правда, доктор?
Доктор пробурчал что-то не вполне разборчиво — можно было понять, что он подтверждает слова нахала. Тот же продолжал:
— И необходима эта процедура не для развлечения моего или Игоря Матвеевича, а именно для подготовки к эээ… операции. А, следовательно, она должна войти в фильм.
Он взглянул на её растерянное лицо и развязно добавил:
— Да не волнуйся так, детка, всё будет в шоколаде, как говорится, донт вори би хепи.
Что ей оставалось делать? Разрывать контракт, платить неустойку, оплачивать операцию? При том, что перед камерой она уже засветилась со всех сторон… Она снова глубоко вздохнула и встала «в позицию».
Пока она препиралась с нахальным Шурой, доктор не сидел сложа руки и, как оказалось, уже приготовил всё для её экзекуции. Он попросил её подвинуть локти вперёд и прогнуться. Затем она почувствовала влажное прикосновение, и, немного помассировав вход, палец Игоря Матвеевича слегка проник в неё. Это было не больно, но очень непривычно и ужасно стыдно. Несмотря на это, Валька опять почувствовала, что возбуждается. «Только бы не потекло» — подумала она испуганно, и в этот момент доктор, наконец, вынул палец.
Хорошо смазанное отверстие закрылось со слабым чавкающим звуком, и горячая волна стыда снова залила её лицо багровым румянцем. Затем новое прикосновение чего-то твёрдого, и, преодолев естественное сопротивление девственного входа, в неё проникла пластмассовая трубка. А потом она почувствовала, что прямо ей в живот льётся прохладная вода и мало-помалу начинает заполнять его. Через какое-то время давление воды начало причинять ей ощутимое неудобство, если не сказать — боль. Тогда доктор что-то подкрутил — вода пошла помедленнее — и посоветовал ей дышать глубже. Это, действительно, помогло, но ненадолго. Впрочем, к тому времени, как распирание в животе стало почти невыносимым, вода, к счастью, закончилась. Трубка покинула её тело, и ей было предложено постоять так минут пять, для оптимального эффекта.
Какой такой оптимальный эффект был нужен её мучителям, Валька так и не поняла. Однако, ей пришлось подчиниться и продолжить позорное стояние на коленях. Она попробовала было сдвинуть ноги, чтобы спрятать от зрителей свои лишённые покрова прелести, но от этого живот заболел ещё сильнее, и пришлось раздвинуть ноги вновь. Наконец, доктор смилостивился и разрешил ей сходить в туалет. Одеваться она не стала — какой теперь в этом смысл? Да и изнутри подпирало так, что мама не горюй. В туалет Шура за ней не попёрся — и то слава богу, но когда она позволила себе расслабить многострадальную пятую точку, раздался такой звук, что, как ей показалось, слышно было на другой стороне улицы…
Она сидела довольно долго, отходя скорее от моральной травмы, чем от физического страдания. К счастью, никто её не торопил. Когда же она вышла, Игорь Матвеевич буднично сообщил, что к операции всё готово, анестезиолог уже пришёл и готовится, и ей пора занять место на кресле. Только в этот момент Валя почувствовала страх перед самой операцией, позабыв на время о том, что она голая, что при операции будут присутствовать трое мужчин и что все этапы её унижения записываются на камеру.
С тяжёлым чувством она забралась на кресло. Ей хотелось поставить ноги на твёрдую опору, чтобы не держать их на весу, но единственным вариантом оказалось положить их на подколенники. Прикрыться она снова не посмела, но, к счастью, доктор, проникнувшись, видимо, её страданиями, достал простынку и набросил на неё. Это оказалось весьма кстати: хотя в кабинете было довольно тепло, она начала уже немного дрожать — то ли от страха, то ли от стыда, то ли от того и другого одновременно. Наконец, дверь отворилась, и вошёл ассистент-анестезиолог.
Валька взглянула на него и обомлела. Это был тот самый сосед, которого она встретила сегодня утром на лестнице. В который уже раз, её щёки залил яркий румянец. Одно дело, когда свидетелями твоего позора становятся люди незнакомые, которых ты больше, может быть, в жизни никогда не увидишь. Совсем другое, когда таким человеком становится знакомый. А когда ты с этим человеком встречаешься иногда по нескольку раз на дню… Теперь она знала, как его зовут — доктор называл его имя — Семён Михайлович. Как Будённый, точно, подумала она и вспомнила знаменитые будённовские усы, на которые были так похожи усы соседа. Тот, похоже, тоже был обескуражен.
— Здравствуйте, — вымученно промямлил он и добавил: — кажется, мы знакомы.
Это было совершенно излишним. Зачем, если даже и так, кому-то ещё знать об этом? Тем более, что считать это знакомством можно с большой натяжкой. Она поморщилась и сказала:
— Не уверена, что это можно назвать знакомством, впрочем… — она на мгновение задумалась, и тут неожиданно Шура, до сих пор молча трудившийся у своего трёхногого монстра, отвлёкся от своего занятия и, ухмыляясь, вставил:
— Конечно, у нас тут не повод для знакомства, но я всё же представлюсь — Александр Петрович, можно просто Шура.
— Семён Михайлович, — поздоровался вновь прибывший и пожал протянутую руку, — мне Игорь Матвеевич про Вас говорил.
Валька не вполне поняла фразу

Трахнули замужнюю после корпоратива

Язык чешется

Как я трахнул подругу жены