эрегированный пенис, что он действительно ей послушен настолько, что не помышляет о том, чтобы воспользоваться ею. У неё было чувство, будто с этого утра их отношения начались заново. Он никак не показывал ей, что вчера они были… м-м-м… определённым образом близки. Он был сдержан, вежлив и до некоторой степени даже скован, но в то же время она могла бы поклясться, что в его глазах, когда он вновь увидел её, вспыхнула радость.
У неё родилось подозрение, что он, кажется, действительно нуждается в её доминировании над ним. Она тряхнула головой и отогнала эту мысль. Она приучила себя быть реалисткой. И у неё был план, который она последовательно и властно осуществляла. Она освободила своего раба от цепей и браслетов, потом приказала ему застелить постель и убрать цепи в шкаф. Он повиновался.
Маша объявила ему, что повышает его статус, и выдала новую безопасную бритву (у неё нашлась только Vеnus) и новую зубную щётку (к которой она приложила настоящий старинный зубной порошок), и разрешила пользоваться нормальным мылом и нормальной температурой воды, а также нормальным полотенцем. Разомкнув ему ошейник, она отпустила его в туалет и ванную.
Он, намылив щёки мылом, брился, когда Маша пришла посмотреть на него. Она остановилась в дверном проёме, в белой футболке и брюках милитари, обвела его задумчивым взглядом, и удалилась.
Через пару минут она вернулась, таща стул, поставила его на пороге ванной и забралась на него с ногами. Она смотрела на него и словно обдумывала что-то. Наконец, произнесла:
— Люблю гладкую кожу. Ну-ка выбрей себе грудь, я хочу посмотреть, как это получится.
Он вздохнул и подчинился. Он повернулся к ней, и она осталась довольна его видом. И велела ему побрить подмышки. А вместе с ними и руки. Затем Маша приказала ему брить ноги.
Он намылил бёдра и икры, и, поочерёдно ставя ноги на край ванны, выбрил их бритвой до гладкости. По команде Маши он поворачивался в разные стороны, а она его внимательно рассматривала. Взяла бритву и несколькими уверенными штрихами на ягодицах и между ними довершила картину.
— Красота неописуемая. Только я ещё хочу тебя постричь под бикини. — Она взяла с полки ножницы, а его заставила сесть на стул и раздвинуть ноги.
Маша аккуратно выстригла ему над пенисом тонкую вертикальную полоску, а остальные волосы в паху намылила и сбрила.
После этого она разрешила ему душ, сказав, чтобы через пятнадцать минут он был наверху.
Когда он, более чем обнажённый, вошёл в спальню Маши, ожидая, что она наденет ему ошейник, его ждал сюрприз. Маша вновь напомнила ему, что повышает его статус.
— Я хочу, чтобы ты был моей служанкой.
Она развернула перед ним платье горничной, отличное платье чёрного бархата, в меру короткое, с белым передником с кружевами и белой кружевной оборкой с подкладки. Заложив руки назад, он удивлённо смотрел, а Маша махала перед ним платьем, задевая его щёки кружевами.
— Но начнём мы с тобой, как всегда, снизу, — она улыбнулась своей шутке, отложила платье в сторону и подошла к ночному столику, на котором лежал целый ворох дамского белья. Она быстро вытянула оттуда пару чёрных чулок и, сев в кресло, велела ему подойти. Он встал с колен и приблизился.
— Ставь свою ножку мне на колено. — Она медленно натянула чулок ему на ногу.
Он почувствовал волнующий холодок, а затем его поразило стягивающее ощущение. Это было похоже на ограничение свободы от цепей, только теперь оно стало ещё ближе к его телу и не отпускало его даже тогда, когда он не двигался. Маша надела ему второй чулок и нагнулась, чтобы вытянуть из-под столика пару чёрных остроносых туфель на каблуках.
— Какой у тебя размер ноги?
— 42.
— Мне очень тебя жаль. Потому что Ленка носит 41.
Она смотрела, как он надевает туфли.
— Маш, жмут ужасно.
— Я же сказала, что мне жаль… Ну-ка повернись! Пройдись… Теперь опять ко мне, — Маша вновь стала перебирать кружева на столике.
Она приподняла бюстгальтер, очень маленький, тоже с кружевами, и встала, чтобы обвить им его талию и застегнуть спереди на крючок. Потом сдвинула крючок назад, а ему показала, как просовывать руки в бретельки. После этого она подтянула бюстгальтер кверху и поправила спереди чашки.
— Ну вот, тема сисек закрыта, как я и обещала, — изрекла она со значением.
Почти по всему телу его теперь настигало стягивающее, сковывающее чувство. Это его волновало.
Маша
расстегнула пуговицы платья и помогла ему его надеть. Оправила подол, застегнула пуговицы.
— Ну просто барышня-крестьянка! Акулина! — Она отошла назад и хлопнула в ладоши.
— Здравствуйте, я ваша тётя, — обречённо протянул он и тоже растянул края подола, доходившего ему до середины бедра. — Был бы евреем, побили бы камнями…
— Если бы нашлись те, у кого нет греха, — отозвалась Маша. Потом прибавила: — Будешь ходить у меня без трусов, это я тебя так унижаю. Будешь меня обслуживать, как вчера, но не только…
Она вновь поставила его на колени и, взяв с волшебного столика тушь, накрасила ему ресницы; потом надела на него ошейник. Подняла его за подбородок и приказала, смотря прямо в глаза:
— Я хочу завтракать. Сделаешь мне манную кашу, омлет, чай и гренки. И стаканы забери отсюда и вымой. Поняла, Акулина?
— Да поняла, поняла, — ответил он, хлопая ресницами. Она позволила ему подняться и, когда он выходил из спальни с чашкой и стаканом, выпитыми давеча, крепко ударила его рукой по заду. Он улыбнулся на ходу.
Он был рад послужить Маше и вскоре уже приглашал её на завтрак. Она спустилась в столовую и села за стол, он стоял рядом; она приказала ему держать руки за спиной.
Потом Маша встала и велела ему через полчаса приходить наверх на порку.
Он заметил, что постепенно привык к наказаниям, хотя на этот раз госпожа поставила его коленями на стул, после чего бесцеремонно задрала подол и выпорола однохвосткой.
Потом она приказала ему достать из шкафа верёвку. Когда он передал её ей и стоял в ожидании, она сказала:
— Акулька, что ждёшь? Если я прошу у тебя верёвку, то, наверное, для того, чтобы тебя связывать! Поворачивайся спиной, протягивай руки! Или ты совсем дура?
— Совсем дура, — ответил он, смеясь.
— Раз дура, буду учить уму-разуму, — сказала Маша и приказала ему вновь принести однохвостку, которую засунула ему между зубов, чтобы он её держал, в то время как она удерживала один конец верёвки, а другим обматывала его запястья виток к витку. Она пропустила оба конца между рук и связала их.
Теперь он полулежал животом на стуле, а его связанные за спиной руки Маша протянула под спинкой с другой стороны и привязала сверху. Она опять завернула ему подол кверху и, вынув у него изо рта плеть, вытерла её рукоять о его щёки.
Удары были жгучими с самого начала, а поза крайне неудобная. Он стал извиваться, ноги его в туфлях скользили по полу. Он взвизгнул, потом заплакал.
— После каждого удара проси у меня прощенья за дерзость, — не обращая внимания на его слёзы, сказала Маша.
— Ай! Маша, прости меня за дерзость!… Прости, Маша!… Машенька, прости, пожалуйста-а!..
— Ну ладно, прощаю, — смилостивилась Маша и отвязала его от стула.
Он стоял перед ней на коленях со связанными за спиной руками, всей огненной поверхностью ягодиц ощущая бархат платья. На его лице разводами растекалась тушь.
Маша пристально рассматривала его, крылья её носа раздувались. Она спросила его свысока:
— Ну, Акулина, как ты хочешь отблагодарить твою госпожу?
Он молчал, хотел было попросить поцеловать ей руку, но по её горящим глазам понял, что она хочет услышать что-то другое.
— Отвечай! — И Маша ударила его по щеке, смешав оттенки чёрного, как на палитре, с алым.
— Я… Можно, я тебе доставлю удовольствие?
— Можно…
Он не вполне отдавал себе отчёт, что ему предстояло делать, а Маша между тем, как всегда быстро, сняла свои брюки и села в кресло. Она поманила его пальцами к себе, и у самого его лица стащила с себя трусы и раздвинула ноги.
— Ну, доставляй мне удовольствие.
Он, догадавшись, наклонился к её половым губам и поцеловал их. Потом начал их лизать.
Поначалу Маша была равнодушна ко всем его усилиям, и он даже заподозрил было… Но постепенно лицо её стало пламенным, она схватила его за волосы и принялась сама тереться о его язык, потом толкнула его на пол, он упал навзничь, а она опустилась своей щелью ему на лицо и ритмично заработала тазом. У него было чувство, будто она его ебёт в рот. У него заболел язык, и тут Маша бурно кончила, откинувшись ему на грудь, раскидав ноги вокруг его головы, застонав.
Отдохнув, она поднялась с него и потрепала его, улыбаясь, по щеке. Оделась и развязала ему руки.
— Маша, а мне можно кончить?
— Нет. Это я решаю, когда тебе кончать.
Он был отправлен на кухню варить суп к обеду. Маша разрешила ему перекусить.
— Найдёшь там в холодильнике варёную говядину, можешь её есть с чёрным хлебом. Читал в школе про Рахметова?
— Вестимо.
— Вот и молодец. Что делать? Он ещё и на гвоздях спал, посмотрим, что тут сделать для тебя…
Суп был готов, когда Маша появилась на кухне.
— Ну что, готово? Пойдёшь сейчас со мной гулять перед обедом, только умойся, а то как шлюха выглядишь.
Она заметила, как он затрепетал, и разрешила его сомнения:
— Можешь переодеться в штатское.
Он бросился к её ногам и стал их целовать. Она удовлетворённо улыбалась, глядя сверху.
Они вышли из дома и пошли по улице, ведущей к заливу. Погода то и дело менялась, солнце то ярко заливало всю картину, то пряталось в тучи, быстро бежавшие над городом. Деревья едва покачивались от ветра.
Он вдохнул воздух полной грудью. Маша шла упругой походкой и рассказывала ему про Шереметева.
Чем ближе к заливу, тем холоднее и ветреней становилось, тем чаще встречались обледенелые участки на дороге.
Они пошли через рощу, когда он попросил у Маши разрешения пойти в туалет.
— Нет. Терпи у меня, — и она стала задавать ему искусствоведческие вопросы, предполагавшие обстоятельные и подробные ответы.
Наконец, когда он уже готов был признать победу троянцев над греками, лишь бы

Я мама и брат

Как меня сделали лесбиянкой

Приключения Кристины Часть 12 ( Свидание с ним)