Петровича и прильнула к его губам. Через секунду, другую отстранилась, ладони ее легли на щеки, слегка поглаживая их. Снова прильнула ко рту Виктора Петровича. Он обнял Светлану Георгиевну, ладони его рук медленно заскользили по ее спине. Светлана Георгиевна высвободилась из рук Виктора Петровича, потянулась к ночнику и щелкнула кнопкой. Комната осветилась неярким светом ночника. Ладонь Светланы Георгиевны прошлась по мокрому лбу Виктора Петровича, переместилась на щеку. Ладонь другой руки плавно поглаживала слипшиеся волосы лобка и губки расщелины. Глаза ее светились радостью и недоумением.
«Ты как? Живой?» — участливо произнесла она, улыбаясь. Ладонь ее поглаживала потную грудь Виктора Петровича: «Я так уже с жизнью стала прощаться, умру, думала. Такого еще никогда в жизни не было».
«Вроде бы! Пожалуй, неделю в себя приходить придется» — не без юмора ответил Виктор Петрович, притягивая Светлану Георгиевну к себе на грудь: «Я и сам впервые так».
«А этого не стер? Что – нибудь осталось?» — засмеялась Светлана Георгиевна. Ладошка ее легла на обмякшего, еще не просохшего «Федор Иваныча»: «У меня так все там натерто!»
И снова поцеловала Виктора Петровича в губы.
У Виктора Петровича тоже слегка саднило член, ломило яички, засыхающие выделения стягивали кожу. Но он ничего не сказал об этом.
— Ой! А тут гляди – ка натекло сколько! — воскликнула Светлана Георгиевна, отстраняясь:На мокром – то спать не очень! Следующий раз полотенце подстелить надо будет» — сделала она заявку на будущее.
Виктор Петрович спустил ноги на пол и пошел в ванную комнату. Светлана Георгиевна сдвинулась с мокрого пятна на простыне и осталась в постели.
Виктор Петрович включил прохладный душ, обмыл голову, тело, конечно же, не оставил без внимания своего, перекрывшего все личные рекорды, «бойца». Прихватив большое банное полотенце, вернулся к постели.
Ночник по-прежнему освещал комнату мягким неярким светом.
«Ты, что – мусульманин или иудей?» — встретила его неожиданным вопросом Светлана Георгиевна, когда Виктор Петрович подошел поближе к кровати. Она лежала на боку, подперев голову одной рукой, и смотрела на низ его живота, где едва выглядывал из куста густых черных волос «Федор Иваныч», съежившийся от холодного душа. Головка его при этом, была полностью оголена.
«Да нет. Ни то, ни другое» — ответил Виктор Петрович, застилая мокрое пятно на простыне принесенным полотенцем.
— С чего такие мысли?» — продолжил он, укладываясь рядом со Светланой Георгиевной и обнимая ее рукой.
— Так вон головка как торчит наружу. Обрезали? — дотронулась она пальцем до головки: У моего так не было.
— А! Это! — оторвал от подушки голову: «Это шалости детства».
— Ну, ка, ну, ка! Рассказывайте, сэр. — Светлана Георгиевна развернулась так, чтобы в поле ее зрения был и начавший выползать из зарослей «Федор Иваныч», польщенный вниманием к себе, и лицо Виктора Петровича. При этом она, приобняв ноги Виктора Петровича, боком прилегла на них.
— Да что рассказывать! — отнекивался Виктор Петрович: Известные детские мальчишечьи забавы.
— Как это? — не унималась допрашивать она его: Расскажи. Интересно же.
И снова дотронулась до члена ладонью, осторожно погладила его.
-Ну. Мальчишками все лето в воде бразгались» — начал рассказывать Виктор Петрович: Совсем маленькие в арыке возле дома плескались, а старше стали, так ходили на речку купаться. Или на озеро. Собирались со всего квартала и шли купаться. Наша компания больше на речку ходила. Толкучки не было, как на озере. Берега открытые. Кое — где только кустики пробивались. Выберем местечко подальше, разденемся догола, чтобы трусы не мочить, и в воду. Накупаемся, наплаваемся, а потом греемся в песке на солнышке. Старшие еще за девчонками подглядывали. Тины натеребят кучу побольше, в середину лягут так, что одна макушка и нос торчит над водой, и плывут по течению. Мальчишки и девчонки не только в школе отдельно учились, до определенного возраста и играли, и купались отдельно. А купальников – то не было. Девчонки летом вообще без трусов ходили. сарафанишко на голое тело надевали. Ну и купались тоже голяком. Увидишь стайку на берегу и потихоньку подгребешь поближе. Интересно было на голых девиц посмотреть.
Ну а возвращаться пешком приходилось. Вверх по течению не очень- то выгребешь. Тут уж осторожнее быть надо. Приходилось обходить стороной. Можно было и по шее огрести. Вернутся ребята, разлягутся на песке, тут и начинается обмен впечатлениями об увиденном, о девчонках. Постепенно на свои мужские «достоинства» переходят: у кого длиннее, у кого толще. У кого головка больше выглядывает. Надрочат и меряют спичками: у кого полторы, у кого две, а то и все три.
-Как это – «надрочат»?- удивленно спросила Светлана Георгиевна.
-Вот так. — Виктор Петрович взялся двумя пальцами за «ФедорИваныча», приподнял его и повел пальцы вверх к головке, закрывая ее, а потом снова в низ, стягивая кожу крайней плоти. Головка оголилась, но Виктор Петрович повел пальцы дальше к лобку. Кожа оттянулась, собравшись складочками у основания. Член с оголенной головкой, при известной доле фантазии, конечно, стал похож на молоденький грибок подберезовик или даже боровичок – головка была значительно толще ствола. Виктор Петрович сделал еще несколько движений рукой вверх, вниз, скользя пальцами по стволу.
— А еще можно и так. — Виктор Петрович заключил ствол в ладонь так, что сверху выглядывала розоватая головка, и снова сделал несколько движений теперь уже ладонью, сжатой в кулак.
-Мой Славик так не делал никогда. А дай я попробую. — протянула руку Светлана Георгиевна.
Виктор Петрович уступил место ладони Светланы Георгиевны. Она стала водить рукой вверх, вниз, как до этого делал Виктор Петрович, с интересом наблюдая, как выныривает, а затем снова скрывается под кожей крайней плоти головка.
— Дрочили!!! Чуть не по часу. Особенно те, кто постарше. Слюны на головку наплюет, зажмет в ладошку и наяривает вверх, вниз. У некоторых, кто постарше, сперма выплескивалась. Слова такого тогда не знали, «молофьей» называли. Тоже соревновались: у кого дальше брызнет или больше на ладонь нальется. У ребят помладше, у которых еще нет «молофьи» – спермы, свои заботы: у кого головка или «залупа» на мальчишьем жаргоне, больше выглядывает. Тут старшие, у которых головка уже полностью открывалась, опытом делились: «Надрочи и оттягивай кожу с «залупы», пока больно не станет. Отпусти, посиди, а потом снова тяни. Не сразу, постепенно, откроется».
У меня так два года ушло на это. К пятнадцати годам только полностью стала открываться, как сейчас» — рассказывал Виктор Петрович.
Светлана Георгиевна с интересом слушала его откровения и тихонько поглаживала член.
— А к четырнадцати годам стал замечать, что весь член в каких-то пупырышках стал. Как ежик постриженный. Присмотрелся, а у всех мальчишек старше тринадцати члены такие. Так пупырышки эти двигались под кожей. Придавишь ногтем и ведешь к головке, пупырышек впереди ногтя ползет. Это потом, спустя, пожалуй, лет двадцать, узнал, что это «смегма» называется и она и мужчинам, и женщинам неприятности может приносить. А еще в это же время груди болеть начали.
— Маленький! Сколько же тебе вытерпеть пришлось!» — произнесла Светлана Георгиевна, вдруг наклонилась и приложилась губами к открытой головке члена, сжав слегка обнимавшие его пальцы.
— Бедненький! Как же издевались над тобой!» — продолжила она и снова наклонилась к головке; почти добрая половина ее исчезла между губ Светланы Георгиевны. Виктор Петрович явственно ощутил, что губы слегка придавили головку. Это было так неожиданно, так приятно! От этого прикосновения «Федор Иваныч» слегка дернулся, прибавил в объеме. Светлана Георгиевна выпрямилась, выпустив головку изо рта, и смущенно, не веря самой себе, глянула в глаза Виктора Петровича, стараясь понять его реакцию. В ответ Виктор Петрович сел, притянул ее к себе и прильнул своим ртом к губам в благодарственном поцелуе.
— Ну, мать, ты и даешь! — воскликнул он, отстранившись, и снова прильнул к ее губам, опрокидывая на спину.
-А что? Не понравилось?» — с ехидной ноткой в голосе спросила Светлана Георгиевна.
— Понравилось! Еще как понравилось! — Виктор Петрович сжимал ладонями груди, глубоко в рот погружал соски их, проводил языком по шее, подбородку Светланы Георгиевны, возвращался снова к грудям.
-Ой! Ты мне засосов там не наставь, мне завтра на массаж идти! — счастливым голоском предупреждала Светлана Георгиевна, покрепче прижимая голову Виктора Петровича к груди.
Виктор Петрович лег на нее, раздвинув ей коленями бедра. В груди его снова поднималась волна неизъяснимой нежности и благодарности к этой женщине. Он погладил волосы ее головы, прошелся по щекам. Накрыл и сжал ладонями груди. Одновременно чуть коснулся языком кончика ее носа. Руки его нежно скользили по всему телу Светланы Георгиевны, гладили груди, спускались на бедра, забирались между ними, пальцы теребили волосы лобка, ныряли в щелочку между губок. «Федор Иваныч», несмотря, что уже изрядно потрудился, на удивление начал проявлять свой норов. Снова увеличился в размере, окреп и всем своим видом давал понять, что он готов начать все сначала. Светлана Георгиевна ощутила это, еще шире развела ноги, просунула ладонь к паху и, нащупав «Федор Иваныча», направила его «на путь истинный», не желая отказываться от представившейся возможности получить лишнюю порцию удовольствия. Виктор Петрович, погрузив член в услужливо подставленную пещерку, слив воедино волосы на лобках, теперь вовсе не торопился перейти к традиционным возвратно- поступательным движениям. Его руки продолжали гулять по всему телу Светланы Георгиевны. Он впивался в губы, просовывая язык глубоко в рот Светланы Георгиевны, целовал нос, лоб, терся своими щеками об ее щеки, изредка подергивая членом. Светлана Георгиевна отвечала ему тем же, стискивая бедрами,

Двое под лодкой не считая двух незнакомцев

Как я провел лето

Мой мучитель