и иногда утыкался в какой-то ее внутренний орган, и от этих толчков ее охватывала сладкая судорога, смешанная с ноющей болью.
Дойч тяжело дышал, и она начала ощущать непонятный восторг, вдыхая запах его рта. Голая грудь терлась о его рубашку, задевая сосками о пуговицы, и это тоже было приятно. Его толчки начали учащаться, она сдавленно захрипела от необычных ощущений. Сладкая волна прокатилась по позвоночнику и разбилась внизу живота, обжигая ее внутренности нервной сладкой болью, и почти одновременно она почувствовала, как бешено запульсировал его член.
— А-а-а... вот так... — незнакомым голосом сказал Дойч, и с невероятной силой очень больно сжал ей груди, так что она не удержалась и вскрикнула.
— Молчи, — шепнул он ей.
Он остался внутри ее, и она чувствовала мокроту внутри себя, и как съеживается внутри его член. Ее охватила истома, и она опустила голову на его плечо. Ей вдруг захотелось, несмотря на всю эту мерзость, назвать его любимым и тихо поплакать у него на груди.
— Капелька, — услышала она.
Его губы были у ее уха. Его язык ласкал мочку ее уха, и это было так невероятно и странно, что она от неожиданности дернулась.
— Что... что ты делаешь?
— Я тебя зову, — отозвался он. — Ты помнишь, почему я тебя так называл?
— Это из сказки про Незнайку... — прошептала она, — там была девочка, которая всегда плакала, и ее прозвали Капелькой...
— Точно. Я думал, что ты не помнишь.
Она обняла его обеими руками, еще не веря, не понимая, что происходит.
— Ты вернулся?
— Да, — проговорил он, — я вернулся.
— Навсегда?
— Навсегда.
И тут она снова заревела — в тысячный раз, но это были сладкие слезы. — Милый, — бормотала она сквозь слезы, — милый Витя, ты вернулся, любимый... Зачем ты так шутил, ведь я же люблю тебя, ты знаешь...
— Извини, Капелька, — прошептал он. — Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, а пока... — и он закрыл ей рот поцелуем.
Они заснули, обнявшись, а на рассвете он ушел, поцеловав ее, сонную, в теплые губы. Весь следующий день она была в необычной бодрости. Произошедшее ночью влило в нее силы, о которых она раньше не подозревала. Она испекла пирог, подшила новую юбку, проделала уйму работы по дому, с нетерпением ожидая его прихода. Но Виктор так и не появился днем, и поэтому вечером, захватив половинку пирога, она направилась к нему сама.
Дверь открыл сам Виктор.
— Это ты, — сказал он. — Проходи.
Ей показалось что-то странное в его голосе, но она была так возбуждена, что поначалу ничего не заметила. Попросив его поставить чай, она прошла в гостиную, выложила пирог на стол, и крикнула ему:
— Витя, принеси тарелку для пирога!
Он не отозвался. Она нашла его на кухне — он сидел на стуле, повернувшись к ней спиной, глядя в окно. Было тихо, только жужжала муха, остервенело кружа над сахарницей.
— Витя, — упавшим голосом сказала она.
Он медленно развернулся, и она встретила его взгляд. Неподвижные, стеклянные глаза смотрели сквозь нее. Ровным голосом он сказал:
— Я же говорил тебе, манда. Меня зовут Дойч.
И тут она закричала.

В местном ночном клубе

Женский Ад - часть 3

Язык чешется