обстоятельствах. Да, прежде мы путешествовали вдвоём, спали в одном номере и всё такое прочее, но чтобы вот так, по сути в деревянной будке плюс крохотная баня, — это полнейшая дичь. Да ещё и чуть ли не каждый вечер глазеть на мамины прелести... Причём, чем больше я привыкал «не напрягаться» по этому поводу, тем легче у меня вставал.
Конечно, мама пыталась помочь. В бане она «сюсюкалась» со мной, вроде бы невинно и понарошку. Это всегда выглядело по-разному, но в какой-то момент всё вдруг выходило из-под контроля. Она вскрикивала: «Ой!... « И у меня паху становилось легко-легко, перед глазами всё шло кругом. Удовольствие такого рода меньше всего вяжется с родительским присутствием.
— Ай! Какая я неуклюжая... прости, сына.
Ей это казалось забавным, а у меня внутри взрывался вулкан, неприличное тепло разливалось по всему телу. В голове начинался и стихал шторм, сердце бешеными ударами — БОМ! БОМ! — долбилось в грудной клетке.
После этого вовсю пользовался своим правом на месть. И то, как мама визжала, — это было уморительно. А моя «картография» её тела пополнялась доселе «запретными» зонами.
***
Честно сказать, я не знал, будет ли всё по-старому, когда мы вернёмся домой. Слишком очевидно: что-то в нас переменилось. И я не знаю, как отношусь к этому я сам, но вижу: маму это очень волнует. Непонятно только в каком именно ключе...
***
Её лицо порядком «примелькалось» мне за все эти дни. Но до чего же непривычным это было поначалу: начинать утро с мурашек по всему телу; с того, что тебя снедает дикое, пробирающее до дрожи ощущение. И ты стараешься стряхнуть его, но оно лишь обретает ещё большую достоверность — достоверность реальности.
Привычный, бесконечно узнаваемый голос. И ещё более привычный, но при этом какой-то беззастенчивый, излишне прямой взгляд.
Всё это происходит здесь и сейчас.
Я далеко не сразу могу разобраться в ощущениях и с непривычки «ойкаю».
— Ммм?
Она поднимает глаза. Меня охватывает нездоровый трепет. Минувшим вечером многое было сказано, но началось всё не вчера и не позавчера, а пару днями ранее, когда утром четвёртого дня аналогичные события имели место в менее грубом виде — в виде омовений. Тогда мама хотя бы пыталась сохранить видимость игры. Но сейчас всё чересчур явно...
«Ммм?» — вопросительно «умкает» она. Я бормочу что-то бессвязное. Её рука крепко сдавила основание моего члена, а тандем языка и губ объял головку в нежном поцелуе.
— Что? — переспрашивает она меня, и я не отвечаю. Мы просто смотрим друг на друга, и из этого молчания я-таки извлекаю какие-то слова. И мне страшно, что они звучат грубо. Желание говорит во мне.
Мама смотрит на меня несколько недоумённо.
— В этом не обязательно есть что-то плохое, — отвечает она словно на вопрос, который я не задал, но, быть может, хотел задать.
Я молчу.
— И потом... Мы ведь не будем слишком злоупотреблять? Помнишь, как В Туве?... Я нарушила правила. Ты меня оштрафовал.
Она растерянно ищет какие-то слова. Я пользуюсь заминкой, чтобы оправиться.
— Я не это хотел сказать!
— ...
— Прости, мам. От возбуждения у меня крыша едет. Я очень не против маленьких злоупотреблений.
Она хмыкает, в глазах вспыхивает довольное выражение.
— У меня есть идея! Не хочешь оштрафовать меня за то, что я забыла купальник?
Улыбаясь, она приоткрывает рот и с жаром выдыхает, прикладываясь губами к протяжённости члена, после чего дурашливо фыркает, мотая головой и теребя головку члена своим носом.
«Похотливый зайчёныш!» — хихикает она, и это заставляет меня ощутить небывалое волнение. От её неровного голоса во мне трясётся каждая жилка. Я вдруг понимаю, что не должен видеть её такой. Это задевает самые нежные чувства.
Румянец на маминых щеках становится гуще. Она просит меня повторить ещё раз то, что я сказал. И я несмело мямлю фразы описательного характера, в которых нежность вплотную граничит с похотью. И самое главное: я корю себя за предельно смелые мысли в отношении той, что вызывает во мне сексуальный восторг, — моей порочной «милфочки».
Мне трудно не отвлекаться от ощущений, зрительных и осязательных. Но я не перестаю бубнить, пока мама не фыркает снова, на сей раз уже по другой причине — из-за брызнувшей спермы. Прерывистые струйки врезаются ей в нос, падая на запоздало высунутый язык. И снова я слышу это нетипичное для неё, почти девчёночье хихиканье. Мурашки идут по моей спине.
... Миловидность ее благодетельного лица. Тонкие женские черты, подсвеченные пламенем распалённой чувственности...
Мне сладко и больно.
Наступившее опустошение исчерпало набор эмоциональных реакций. Буря впечатлений оборачивается полным штилем. Я с непониманием смотрю на маму и на всё то, что она делает. Её глаза подёрнуты пеленой какой-то простодушной, глуповатой радости.
Шагнув по ту сторону этой пелены, — испытав оргазм, я съёживаюсь от коробящей картины происходящего. Вздрагиваю от продолжающихся ласк, которые вдруг кажутся такими грубыми и неуместными.
***
Что-то в нас переменилось. И я не знаю, как отношусь к этому. То есть, В ЦЕЛОМ, вряд ли что-то сильно поменялось... Если и поменялось, то лишь в каких-то частностях. Возможно, не самых «безобидных», но всё же...
Прошла почти неделя, и по плану быть в этой глухомани остаётся несколько дней. За нами должны приехать из ближайшего райцентра.
Прошлые поездки бывали и повеселее, однако в этот раз нам в конечном итоге тоже понравилось. Чем больше мы осваивались с местностью, тем разнообразней становился досуг в плане прогулок и многого другого. Кроме того, осваивались мы не только с местностью, но и с грузом «иных» новых впечатлений.
«Будет ли всё по-старому, когда мы вернёмся домой?» Вопрос этот по существу так ни разу и не поднимался. Кое-что можно было попытаться угадать и, скорее всего, не ошибиться.
«Как далеко можно зайти по дорожке благих намерений?»
Лариса, загадочная мамина «знакомая», ответила на этот вопрос своеобразно. Она решила, что достаточно избегать сугубо технических соответствий термину «инцест». Избегать крайностей, т. е. кровосмесительства как такового. Поэтому в итоге всё свелось к вопросу предохранения, а также в значительной мере к практике анального секса.
Ну, в нашем случае... мы с мамой — практически по наитию — пришли к одной и той же идее, что В ЦЕЛОМ наши отношения ничуть не пострадают, если мы разнообразия ради привнесём в них что-то извне. (Не забывая, конечно, и о предохранении.)
Можно ли избегать крайностей, но при этом всё равно идти по спорному пути? Этот вопрос так остался висеть в воздухе даже после того, как мы уехали.
... Меня и по сей день беспокоит странное ощущение, будто мы что-то где-то забыли. Но оно посещает нечасто и В ЦЕЛОМ не слишком мешает жить.

Маменькино утешение.

Называется, помыла сыну спинку!!!

Воспоминания — последнее лето юности