к процедуре. Мои руки скользили по её коже, разминали каждую косточку, каждый хрящ. Я поочередно начал применять к её спине каждое из упражнений, изобретенных мною, вытягивая мышцы и воздействуя на определенные точки. Вевея извивалась от болезненных ощущений, иногда постанывая, но тут я ничем не мог помочь: в моем деле без боли выздоровления не бывает. Потом стоны прекратились, и около двух часов в полной тишине я колдовал над её спиной, вспотев так, словно день провел на пашне, мышцы моих рук уже побаливали, а Вевея лежала без звука, очевидно, уже не испытывая такую боль, как в начале. Я остановился, она поняла, что на этом всё, медленно перевернулась на спину и посмотрела на меня. Я думал, что наше приветствие так и останется единственными произнесенными тут словами, как вдруг она сказала: - А теперь спереди. - Что спереди? – не понял я. - Помассируй меня спереди. - Я должен лечить твою спину, и не более того… - начал я, но она прервала меня, схватила мою руку и прижала ладонь к своей промежности. - Чувствуешь? У тебя нежные руки. Раздевайся и сделай мне приятно. Я совершенно не ожидал такого поворота, кровь прилила к моему лицу, я отдернул руку, успев ощутить мягкость её лона. Вевея села на кровати. - Ну давай же! Возьми меня! Она смотрела на меня болезненным алчным взглядом. Я видел такой взгляд у людей, пораженных недугом душевной болезни. Я отошел назад, вспоминая её мать, вырезающую мои яйца. Она наверняка знала, что этим всё закончится и решила обезопасить свою семью от каких-либо инцидентов. Пустая мошонка гарантировала, что её дочь останется в неприкосновенности. Вевея соскочила с кровати, подошла ко мне и прошептала: - Я хочу ощутить твой член. И прежде, чем я успел что-либо сказать, схватила меня промеж ног, сжав мошонку. Я видел, как её глаза расширились, когда она ощутила пустоту и мягкость под своей ладонью, как на лице её появилась презрительно-смешливая гримаса. - А, ну теперь понятно. Ты же не можешь. Матушка и тут постаралась. Она села на колени, раздвинула края моей туники и сдернула повязку. Двумя пальцами взяла обрубок моего члена и захихикала: - Подрезали тебе твой кончик, как я вижу. И мошонку выпотрошили. Это матушка сделала, да? Она поднялась и прижалась ко мне, глядя в глаза. Бесстыдно стала тереться промежностью о мой обрубок. - Ты визжал, когда тебя кастрировали? Или потерял сознание? Ты теперь евнух, какая жалость… Я мечтаю о члене, а вижу только кастратов с вялыми мелкими пипками. Вместо мужских твердых орудий вы носите ниже пояса детские бледные пиписьки, мягкие словно масло… Женские отверстия тебя больше не манят, да? Может быть, ты и хотел насадить меня на свой жезл, но увы… Ты кастрат… Скопец… И тебе в меня не войти. Ты чувствуешь мою дырочку? Ты только тереться о неё своим дряблым отростком и можешь. Посмотри на меня! Я вся горю, а ты совершенно не способен меня удовлетворить. Матушка посылает ко мне одних евнухов, омерзительных, жирных и ленивых. Я вас всех ненавижу! Я хочу мужчину, а ты – безъяичный боров, такой же, как и все до тебя. Ты тоже будешь жирным и ленивым. На, любуйся на мою щель, кастрат! Хотела бы я увидеть, как тебе яйца отрезали… Интересно, это было насильно? Или ты сам пришел к матушке, вытащил мошонку и положил свои ненужные яйца ей под нож? Я знаю, что многие соглашаются на это добровольно и расстаются с мошонками и членами без сожалений. Что ты чувствовал, когда она вынимала твои яйца? Орал в ужасе или радостно похрюкивал? Ты хоть слил перед этим напоследок, матушка тебе подрочила или кастрировала тебя так? А тебе понравилось быть кастрированным женщиной? Понравилось, что женщина делает тебя неспособным спать с другими женщинами? Может, у тебя даже встал, когда она поднесла нож к твоим яйцам? Скажи, у тебя встал? Ты рад, что тебя кастрировали, евнух? Она проговорила всё это скороговоркой, страстно прижимаясь ко мне, и глядя в её полубезумные глаза, я понимал, почему родители скрывают её ото всех в этой комнате. Болезнь её была не только физической, она прорывалась наружу вот такими всплесками эмоций. Я отодвинул её от себя и не говоря ни слова, пошел к дверям. Голая, она кричала мне вослед, называя евнухом и кастратом. Я отворил двери и вышел. Скопец-прислужник, не обращая внимания на выкрики Вевеи, к которым он, видимо, уже привык, закрыл за мной. Выйдя во внутренний дворик, я сел на каменную скамью и задумался, глядя на фонтан. Её мать оказалась права. Я переживал, каково это будет – быть кастрированным, а теперь у меня между ног пусто, и я только что провел с обнаженной женщиной два часа и не захотел её. И я уже не видел в этом никакой трагедии. Два моих яичка лежали в шкатулке, и я был застрахован от любовных терзаний. Покой окутал меня. Я прогнал из головы все ненужные мысли и просто смотрел на льющуюся, искрящуюся в лучах солнца, воду, не думая ни о чем.

Вот и Воскресенье

Родная тетя Михаила

Моя мама шутница