разрывы — два. Может, синяки еще будут — это тоже полезно, — деловито перечислила Ирина. — К прокурору, и в газеты — это обязательно... — поэтому просто не отмажешься. Мы все обдумали... — спокойно говорила она, а он медленно потел от ужаса, представляя в красках, как завертится это колесо.
— Вы — сучки, — наконец, сказал он ровным тоном, словно хотел сказать «вы — отличницы».
Она молчала.
— Ну, а дальше? — выдавил он.
— Двадцать тысяч долларов, — быстро отозвалась Ирина. Она закрыла глаза, словно прислушиваясь к себе. — Половину мне, половину Светке. — Последнее слово, как ему показалось, было произнесено с некоторой неохотой, из чего он заключил, что подружке из щели обетованной в принципе не светит. Эта девочка была себе на уме. Девочка-сучка. Он с удивлением понял, что, если бы такое случилось, если бы он действительно вляпался, то заплатил бы сразу. Немедленно. Еще бы и радовался, как безумец, что дешево отделался. Вставал резонный вопрос. Сейчас, в настоящий момент, он отделался или еще нет? Или следует ждать интересного продолжения?!
— Лучше уж убить, — чуть не сказал он вслух, но вовремя опомнился. Убийство? Конечно, нет. Хотя это обошлось бы дешевле... Мысли его выстроились по ранжиру, и самая первая, жирная мыслишка вырвалась вперед.
— Кстати, о деньгах.
Она вопросительно на него посмотрела. Красивая все-таки, подумал он с содроганием.
— История чудная, конечно, про шантаж и прочее. Но все-таки, откуда деньги? — он кивнул на все еще торчащие из черных трусиков бумажки.
Она странно замигала, словно в глаз попала соринка. Потом тяжело вздохнула.
— Тебе не понравится.
— Я слушаю, — безжалостно сказал он.
— Ну и слушай, — с горечью буркнула она. — Как-то я гуляла по набережной... в другом прикиде, не в этом. Думала про всю эту... этот... ну, про тебя в общем. — Она сделала паузу.
— Дальше, — потребовал он.
— Ну, подъезжает машина. Близко-близко. Не сигналит, ничего такого. Просто едет рядом. Я остановилась, и она остановилась. Я дальше пошла — и она тоже трогается. Внутри сидит пожилой такой. А машина — иномарка, — застенчиво поправилась она.
Он громко хмыкнул, но ничего не сказал.
Почти шепотом, она продолжила:
— Он мне сразу предложил... это самое. — Нервный смешок.
— Что?
— Ну, это... секс за деньги.
Он ошалело покачал головой.
— А ты?
Она вздохула.
— Немного повыделывалась. А потом согласилась.
— Вот как, — тупо сказал он.
— Сначала сказала, что не могу. Я, дескать, не трахаюсь. А он говорит — приличный такой старичок — что этого не будет.
Он насторожился.
— Это как?
— Да я сама не поняла. — Она пожала плечами. — Я тоже спросила — а че надо-то? Он говорит — поехали, увидишь. Гарантирую, говорит, джентельменское обращение. Я прикинула — что мне терять? А про деньги он сразу сказал — сто долларов.
Он вскинул голову:
— Так ведь...
— Продожди, — она тряхнула головой. — Слушай, что дальше... В общем, села к нему. Он один в машине, никого больше не было. Поехали. На квартиру, что-ли — где-то в центральных районах. Он меня завел, посадил в кресло, — как здесь, — она шмыгнула носом, — только крутое такое кресло, кожаное, знаешь?
— Знаю, — нетерпеливо сказал он. — Дальше!
— Дальше что... — она помолчала. — Он переоделся где-то, пришел в халате. Ну, и началось... Разделась перед ним. Он просил — медленно. Ну, я и медленно, как могла.Повернись, говорит — я повернулась. Дай потрогать — ну, трогай, пожалуйста. Он тихонько так щупал меня — везде, ничего не пропустил. Долго это было. Потом сказал, чтобы я легла. Я легла на живот. Он трогал меня, целовал, ноги, пальцы, все, — задумчиво перечисляла она, а он смотрел на ее пальцы на ногах — она чуть шевелила ими, словно оживляя воспоминания. Розовый большой пальчик наскакивал на соседний, как будто боролся с ним.
Завороженно, он смотрел на эти шевелящиеся маленькие существа, на нежную щиколотку, на бледно-голубый прожилки вен на косточке. Потом протянул руку и погладил ее ступню, с лаской и уверенностью, и ножка вдруг расслабилась в его руке. Пальчики замерли, прекратив возню, растопырившись. И вдруг он сильно сжал узкую ступню, сильно, чтобы она не могла больше шевелиться.
Ирина ничего не сказала на это, только вздохнула. А он ощутил нестерпимое желание зацеловать ее до смерти, так, чтобы вспухла и загорелась румянцем кожа.
— ... тогда он сказал, что даст еще, если я так сделаю.
Он очнулся:
— Что сделаю?
— Полижу у него там, — тихо ответила она.
— Где? — спросил он. Его голос был напряжен.
— В попе.
— Что??
— Я же говорила, что тебе не понравится, — почти шопотом проговорила она.
— И ты...
Она кивнула.
— Один раз. Только один раз, — извиняющимся тоном сказала она. — Я чуть лизнула, там все такое вонючее, волосы и...
— Ты что, оправдываешься?? — кровь бросилась ему в лицо. — Мама родная...
Он отрешенно отпустил маленькую ножку, и встал.
— Ты лизала задницу? У этого старика?
Она кивнула:
— Это не так страшно, как оказалось.
— Мама родная... — пробормотал он. — За триста баков...
— За сто, — возразила она.
— А остальные??
— Взяла в рот, — буднично сказала она.
Он чуть не упал.
Со ужасом он всматривался в ее лицо, невинное, нежное, со следами слез. Покрасневший носик. Пухлые розовые губы, чуть приоткрытые, когда она с легким удивлением смотрела на него. Наверное, поражалась, чего это он так взвился.
— Я только лизнула с краешку, и взяла в губы, неглубоко, и сразу же выплюнула... Я сказала, что не хочу это делать... а он сказал: «Ну ладно, не надо».
Он вдруг теперь понял, глядя на сидящую на диване полуголую девочку с светлыми растрепанными волосами, с прижатыми к груди коленками, что произошло то, чего он не испытывал много лет. Случилось странное — он влюбился. Влюбился в малолетнюю начинающую проститутку. Шантажистку. Проклятье.
— Встань, — тихо попросил он.
— Это зачем?
— Я сказал, встань, — устало проговорил он.
Она сползла с дивана, неохотно встала на ноги, отбросила прядь со лба. Живот ее подрагивал. Лифчик тесно стягивал небольшие крепкие груди. Пальчики на ногах нервно сжимались и разжимались.
— Ну, — напряженно выдавила она, — что еще?
Он взял ее за руку и притянул к себе.
— Хочу тебя обнять.
И он крепко прижал ее к себе. Его руки гуляли по ее спине, от шеи до ягодиц, пожимая и лаская. Она задрожала в его руках.
— Мне так больно.
Он сжал ее еще сильнее.
— А так?
— Д-да, — почти прохрипела она.
Он посмотрел ей в глаза, продолжая мять ее тело. Сдернув трусики пониже, он вцепился в ее ягодицу, словно в тесто, заставив ее вскрикнуть. Ее тело затрепетало, а он чувствовал ярость, которой не было выхода. Его съедало нестерпимое желание укусить ее. Ударить так, чтобы она заревела, как тогда. Когда он вырвал из нее девственность с корнем, словно больной зуб, а она исходила неистовым криком, содрогаясь и корчась над ним, с толстым членом в своем узком девичьем влагалище.
— Никогда, — тихо проговорил он, — никогда не делай такого, за что бы я захотел тебя убить.
Она оскалилась, как тигрица, тяжело дыша.
— Обещай, — потребовал он.
Она вдруг всхлипнула, бессильно и жалобно, и опустила голову ему на плечо. И он ослабил тиски. Тихо, почти неслышно, до него донеслось:
— Обещаю...
Он повернул ее лицо к себе и поцеловал девушку в мягкие губы.
— А теперь... нам действительно пора уходить.

Я очень люблю свою маму…

Как меня отодрали на выпускной

Подарок для деда Корнилия. Часть 1