переходили в крепкие ровные ноги, икры, я проследил по ним взглядом, в тонущие в песке ступни. Потом снова поднял глаза. Мой конь сорвался с привязи и вскочил, выражая готовность к скачке. Аринка положила руку на разгоряченную плоть, выпирающую под трусами.
— Вот видишь — хочешь. А хочешь, так что тебе мешает? Тебе мало, что я предложила? — она несколько раз погладила красноречивого предателя, — Пойдем?
— Нет, Арина. Как отнесется к этому Роман?
— Что люди скажут, что соседи подумают, как муж отнесется... Ромка-то? Да он спасибо тебе скажет!!!
— Что?!! — я выпучил глаза, — Чиканулись оба? Скажешь тоже... Откуда такое мнение?
— Он сам сказал. Когда я призналась, что хочу тебя.
— Он что, в аварии побывал? Головушкой ударился? Насколько я помню, у него это не наследственное...
— Много ты знаешь... Генеалог. Ты думаешь, почему вы так похожи? Скажи еще, не знал, что Ромкин отец, когда тетя Катя на сносях была, и к твоей матери заглянул на огонек? У вас это фамильное.
— Иди ты!... — я пошатнулся, на миг чуть не потеряв равновесия, ее рука соскользнула с моего органа, — Выходит?..
— И входит, и выходит, что вы братья. Причем кровные. А ты и вправду не знал? О, тундра!!! Да весь двор об этом знает.
Ебическая сила, динамический удар! Мне только этого не хватало.
Нас во дворе звали братьями, но я как-то не связывал с родством, ведь зовут же тремя мушкетерами троих неразлучных друзей, не говорит же, что они на самом деле гвардейцы короля... Я знал, конечно, что моя мать и Ромкин отец работали на одной автобазе, дядя Миша водителем, мама учетчицей, но чтоб такое...
— А Ромка знает?
— Я же говорю: весь двор. Но, оказывается, кроме одного тебя. Или ты считаешь, что твой отец полярник, пропавший в экспедиции? Ты думаешь, почему ты был своим в их семье?
Час от часу не легче. Маленьким я задавал матери вопросы об отце, но потом, став старше, привык, что его не было. И тут такое. Я снова посмотрел в лес. Ромка все не появлялся.
— Пойду я, шашлыки надо готовить. Да и мозги привести в порядок, столько всего, с ума сойти, — мне надо было отвлечься.
— Да, да, конечно, самое время, я тоже займусь, — согласилась Арина, — Ты не будешь возражать, если я твою рубашку накину? Но мое предложение в силе! — добавила она и
пошла к машине.
Я проводил ее взглядом, любуясь крепкими, завораживающими ягодицами.
***
Роман.
«Так, все вроде готово. Арина, уже одетая, копошится у капота, Олег у мангала переворачивает шампуры. Пора перетаскивать все на поляну. Интересно, у них что было или еще не дошло?»
Я набрал охапку веток и вышел на поляну. Увидев меня, Олег поспешил навстречу. Он был мрачен, как хмурое утро, бросал на меня острые взгляды. Мы быстро перетащили дрова к кострищу, расстелили на площадке мох и поставили палатку. Я схватил кусочек мяса с тарелки.
— Вкуснотища! Вот что значит профессионал. Рыбу смотрел? — я посмотрел на подходящего к мангалу Олега с бутылкой в руках.
— Нет еще, собирался проверить, — он уже разжег костер, — Пойдем, глянем.
Он тоже набросил на плечи ветровку, и мы отошли в загубину, где он поставил самоловки. Три из них были распущены, там кто-то сидел. Так и есть, два щукаря и довольно крупный окушок. Ушица будет.
Олег смотрел на меня.
— Ты знал? — спросил он меня, усевшись на берег, и сунул в зубы сигарету.
Он снял с горлышка бутылки стаканы и плеснул коньяку.
— О чем? — я уселся рядом, потянувшись к его пачке, разговор, похоже, назрел. Мы выпили.
— Арина сказала, что твой отец... и моя мама...
— Ты об этом? Тоже мне секрет Полишинеля, Америку открыл. Мне мама еще в классе седьмом, если не в шестом, рассказала. А ты не знал?..
— Понятно, братья, — он налил еще, — Давай, за воссоединение семьи!
Мы еще выпили.
— Еще. Тут Арина... — он замолчал, глядя в пустой стакан.
Играть дурачка было бесполезно. Надо вскрывать карты.
— Предложила тебе переспать с ней. Она сказала тебе, что я не возражаю? — я бросил камешек в воду, глядя на разбегающиеся круги.
— А ты и вправду не возражаешь? — он усмехнулся, — Ты хочешь сказать, что закроешь глаза?
— Наоборот. Как можно шире их открою и буду всячески тебе помогать.
— Ты серьезно? — Олег не скрывал изумления.
— Более чем. И это будет справедливо, я у тебя забрал твоё. Только не увози ее в свою тундру... Тяжело там ей будет, — я с трудом подбирал слова, — А может и сам останешься? Барин ждет тебя. Говорит, вернешься — нулевую иномарку даст, выгодные рейсы...
***
Олег.
«Новая машина, говоришь? Как в душу заглянул.
Не знаю, мне самому кажется, что романтика кончилась. Устал. Нет, это не малодушие, а усталость. Устал от постоянной смены лиц, приезжающих на Север в поисках большой деньги, а потом линяющих от тяжелых условий труда, устал не столько от бездорожья необъятной тундры,но от ремонта загубленной техники наезжающими казачками, научившимися втыкать шпоры коню, но не умеющими за ним ухаживать. И это в то время, когда тепло всего полтора-два месяца, остальное время сопли мерзнут и руки стынут, согреть которые можно лишь, когда ходишь до ветру, сунув их в пах. Устал выдергивать утопленные и перевернутые машины, Север ошибок не прощает. Устал от отсутствия элементарных удобств, жизни если не в тесном вагончике, то в кунге, который таскаешь на спине. Камень бросить ходишь и то с тремя колами, на один доху вешаешь, за другой держишься, чтоб не сдуло, третьим от белого медведя отмахиваешься. Да и личная жизнь... Хочется уже тепла, ласки. А заводить роман с прожженными амазонками скучно. Многие за неделю до десятка голодных ловеласов принимают. Какая тут любовь? Потому, продержавшись четыре года, на пятый вернулся сюда. В город детства, где даже солнышко такое ласковое...»
Я посмотрел вверх на яркое светило и потянулся к бутылке. Разлив остатки, протянул стакан Ромке
— Новая машина, говоришь? Зовет? — я поднял свой стакан, — Давай, что ли... брат!
Он чокнулся и тоже выпил.
— Теперь твоя очередь уезжать или делить будем? — я продолжал я размышлять.
— Не хочу уезжать. И не хочу вас терять. А жить будешь у нас. Места хватит. Все равно твой дом разломали, — он посмотрел мне в глаза, встал и протянул мне руку. Я тоже поднялся, подумал... и пожал ему руку.
***
Арина.
Как только парни ушли, я решила снова искупаться, надо расслабиться и обдумать дальнейшие действия. Скинув у машины рубашку, я направилась к берегу и зашла в воду. Немного поплескалась, легла на воду, взвешивая произошедшее и поглядывая на берег.
«Не видно их. Пропали. Как бы беды не наделали...
Нет, идут. Рыбу несут. Уже поддали, пошатываются. О чем-то оживленно разговаривают».
Я вышла из воды и встретила их у костра. Налив в котелок воды, повесила его над огнем, пусть согреется.
— Давайте к столу, есть хочется, — позвала я.
— А мы куда идем? — отозвался Ромка, — Сейчас перекусим и поставим ушицу.
Они бросили рыбу неподалеку. Олег метнулся к машине:
— А под мясо?
Хотела пойти тоже, чтоб взять рубашку, но меня остановил Рома:
— Все в порядке, уравнение сложилось, — и на мой немой вопрос добавил, — Объяснились. Приоритеты поставлены, точки расставлены, жалоб и пострадавших нет. Лед тронулся, господа присяжные заседатели.
Ели с удовольствием, хватая мясо руками, запивая все тем же коньяком. Уговорили за обедом всю бутылку, выпила и я. Не много, но для меня достаточно.
Если бы кто посмотрел со стороны, то он бы мог увидеть скандальную картину Эдуарда Мане «Завтрак на траве», что в настоящее время находится в Париже, в музее Орсе. на картине изображена обнажённая женщина в компании с двумя одетыми мужчинами. Только вместо еще одной женщины, у нас на заднем плане палатка, за которой автомобиль.
За основу композиции Эдуард Мане взял фрагмент с известной гравюры Маркантонио Раймонди «Суд Париса». Что, впрочем, тоже не так далеко от истины. Только яблоком буду я, а Парисом монета.
После еды Рома пошел чистить рыбу. Дождавшись, когда он отойдет подальше, Олег, убирающий лишнее со скатерти, проговорил негромким голосом, обращаясь ко мне:
— Предложение принято. Но чуть позже.
***
Роман.
Вечер прошел спокойно. Солнце клонилось к горизонту. Арина снова была вынуждена одеться, она опять натянула на себя рубашку Олега, что было еще соблазнительней.
Ближе к закату мы сварили уху, поужинали. Уха получилась великолепной. Больше не пили. Но еще раз искупались в теплой, нагретой за день, воде. Правда, Арина все наблюдала за нами, чтобы мы не ныряли и не лезли на глубину. Но хмель после купания все же чуть выветрился. Потом, уже в темноте, сидя у костра, горевшего небольшим пламенем, пели песни, подыгрывая себе на гитаре. Многие мы знали еще с детства, но некоторые, новые, пел Олег.
Но надо было и ложиться спать, что я и предложил.
Арина нагнулась к своей сумке и вытащила монету.
— А теперь третья часть Марлезонского балета, посмотрим, где буду спать я, — она подкинула монету, но ловить ее не стала. Монета воткнулась в песок ребром, застыв вертикально, — В серединке. Надеюсь, возражений нет? И мне теплей, и вам приятно.
Кто бы возражал, но не я. Я первым полез в палатку, устраиваясь удобнее у стенки. Следом заползла Арина, она скинула рубашку Олега, залезла под одеяло, шепнув мне:
— Уговор! Сегодня без тебя!
Олег задержался, он затушил костер, потом курил.
***
Олег.
«Чертовщина. Неужели все так просто? Пришел, увидел... переспал...
Вроде и у цели, но что-то меня потряхивает».
Окурок жег пальцы. Я загасил его и закурил следующую сигарету.
«Я же так хочу ее, не переставал хотеть все эти годы. Но страшно... Я не боялся, когда мы впервые остались одни, а сейчас боюсь. Хоть иди и укладывайся где-нибудь в лесу или в машине. Я оглянулся на «Волгу». Но я пообещал, я же принял предложение. Эх, думай не думай, а ложиться надо».
Я сделал две длинные затяжки, раздавил окурок и, скинув ветровку, тоже полез внутрь. Оставив ветровку у входа, я услышал шепот Арины: «Сюда» и нырнул на свое место у стены рядом с желанной женщиной. Она лежала обнаженной.
Я замер, кровь стала приливать, но, увы, не к голове.

Трахнули замужнюю после корпоратива

Маменькино утешение.

Как я трахнул подругу жены