а его связанные за спиной руки Маша протянула под спинкой с другой стороны и привязала сверху. Она опять завернула ему подол кверху и, вынув у него изо рта плеть, вытерла её рукоять о его щёки.
Удары были жгучими с самого начала, а поза крайне неудобная. Он стал извиваться, ноги его в туфлях скользили по полу. Он взвизгнул, потом заплакал.
— После каждого удара проси у меня прощенья за дерзость, — не обращая внимания на его слёзы, сказала Маша.
— Ай! Маша, прости меня за дерзость!... Прости, Маша!... Машенька, прости, пожалуйста-а!..
— Ну ладно, прощаю, — смилостивилась Маша и отвязала его от стула.
Он стоял перед ней на коленях со связанными за спиной руками, всей огненной поверхностью ягодиц ощущая бархат платья. На его лице разводами растекалась тушь.
Маша пристально рассматривала его, крылья её носа раздувались. Она спросила его свысока:
— Ну, Акулина, как ты хочешь отблагодарить твою госпожу?
Он молчал, хотел было попросить поцеловать ей руку, но по её горящим глазам понял, что она хочет услышать что-то другое.
— Отвечай! — И Маша ударила его по щеке, смешав оттенки чёрного, как на палитре, с алым.
— Я... Можно, я тебе доставлю удовольствие?
— Можно...
Он не вполне отдавал себе отчёт, что ему предстояло делать, а Маша между тем, как всегда быстро, сняла свои брюки и села в кресло. Она поманила его пальцами к себе, и у самого его лица стащила с себя трусы и раздвинула ноги.
— Ну, доставляй мне удовольствие.
Он, догадавшись, наклонился к её половым губам и поцеловал их. Потом начал их лизать.
Поначалу Маша была равнодушна ко всем его усилиям, и он даже заподозрил было... Но постепенно лицо её стало пламенным, она схватила его за волосы и принялась сама тереться о его язык, потом толкнула его на пол, он упал навзничь, а она опустилась своей щелью ему на лицо и ритмично заработала тазом. У него было чувство, будто она его ебёт в рот. У него заболел язык, и тут Маша бурно кончила, откинувшись ему на грудь, раскидав ноги вокруг его головы, застонав.
Отдохнув, она поднялась с него и потрепала его, улыбаясь, по щеке. Оделась и развязала ему руки.
— Маша, а мне можно кончить?
— Нет. Это я решаю, когда тебе кончать.
Он был отправлен на кухню варить суп к обеду. Маша разрешила ему перекусить.
— Найдёшь там в холодильнике варёную говядину, можешь её есть с чёрным хлебом. Читал в школе про Рахметова?
— Вестимо.
— Вот и молодец. Что делать? Он ещё и на гвоздях спал, посмотрим, что тут сделать для тебя...
Суп был готов, когда Маша появилась на кухне.
— Ну что, готово? Пойдёшь сейчас со мной гулять перед обедом, только умойся, а то как шлюха выглядишь.
Она заметила, как он затрепетал, и разрешила его сомнения:
— Можешь переодеться в штатское.
Он бросился к её ногам и стал их целовать. Она удовлетворённо улыбалась, глядя сверху.
Они вышли из дома и пошли по улице, ведущей к заливу. Погода то и дело менялась, солнце то ярко заливало всю картину, то пряталось в тучи, быстро бежавшие над городом. Деревья едва покачивались от ветра.
Он вдохнул воздух полной грудью. Маша шла упругой походкой и рассказывала ему про Шереметева.
Чем ближе к заливу, тем холоднее и ветреней становилось, тем чаще встречались обледенелые участки на дороге.
Они пошли через рощу, когда он попросил у Маши разрешения пойти в туалет.
— Нет. Терпи у меня, — и она стала задавать ему искусствоведческие вопросы, предполагавшие обстоятельные и подробные ответы.
Наконец, когда он уже готов был признать победу троянцев над греками, лишь бы вымолить себе увольнительную, Маша разрешила ему. Он прыгнул к ближайшему дереву, и, расстегнув ширинку, отлил на обледеневший ствол.
— Что-то низко пошло, — прокомментировала из-за его плеча Маша. — А выше можешь?
Он поднял струю выше.
Маша стала рядом, тоже расстегнула ширинку, расставила ноги, откинула корпус назад, и придерживая половые губы у основания, пописала на то же дерево, но выше него.
Прикинув силу ветра, он не рискнул забираться вверх, и вскоре застегнулся.
Маша с гордым видом сравнила отметки на дереве и, зачерпнув снега, растёрла свои руки.
— Давай свой платок, мне нужно руки вытереть!
Он протянул ей свой носовой платок.
— Маша, это платье горничной, оно... Это ведь тебе Лена дала?
— Много будешь знать, скоро состаришься. Мы поменялись. Она мне платье горничной, а я ей — своё вечернее, я всё равно такие не ношу.
Она повернулась в сторону покрытого льдом залива, где виднелись заиндевевшие деревья и камни. Её ресницы покрывал иней. Выбивавшиеся из-под шапки пряди волос тоже были в пёрышках инея.
— Пошли на Лондонскую отмель!
— При чём тут Лондон? Тут и до Петербурга-то неблизко...
— Корабль так назывался, «Лондон». Затонул у этих берегов. После этого Пётр приказал устроить здесь школу лоцманов. У лоцманов уже никто не тонул...
Вернувшись домой, они пообедали. Маша захотела устроить совместный обед и позволила ему поставить свою тарелку под стол и есть у её ног на полу. При этом оба вели оживлённую дискуссию о навигационно-оборонительных сооружениях Финского залива. Он показал полную несостоятельность взглядов Маши на боевые возможности кронштадтских фортов.
— Ну и что! — ответила та сверху. — Зато я могу тебя заставить лизать мне жопу, а ты меня — нет.
— Нет, Маша. Это я могу себе позволить лизать твою жопу, а ты себе мою — нет. Ты ограничена в возможностях.
Сверху по направлению на его голос полетел машин кулак. Он увернулся, потом схватил её руку и поцеловал. Кулак разжался, Маша принимала его страстные поцелуи и молчала.
Остаток дня был заполнен уборкой всего дома, чтением с колен модного английского автора и благожелательным слушанием с кресла, романтическим ужином при свечах в руках Акулины, ванной с лавандой и душем с розовыми ягодицами, поркой на скамье в одних чулках, и покрыванием рук Маши бесчисленными поцелуями.
Маша осознала, что влюбляется в него. Она то и дело в течение дня бегала на кухню, где подбиралась к нему сзади, прижималась, поднимала подол и лапала его ягодицы, щупала его пенис, шарила по всему телу под платьем. Держа его за ошейник, кусала его за мочку уха и пьянела.
Под конец он был вновь обнажён и прикован к кровати навзничь на полу. В полумраке Маша долго лежала, склонив голову вниз и глядя ему в лицо. Оба молчали, боясь начать разговор, к которому вело всё их предыдущее общение. Маша вдруг решилась:
— Ты не считаешь меня извращённой натурой?
— Нет.
— Ты был такой невинный, когда мы познакомились. Я чувствую себя соблазнителем.
— Не чувствуй. Ты единственная увидела, какой я внутри. Если бы не ты, я бы так и погиб, не узнав самого себя.
— Тебе нравится то, что ты узнал о самом себе?
— Нравится — не нравится, спи, моя красавица...
— С тобой уснёшь! — Маша слетела с кровати, её рукава взметнулись, как крылья, и она залезла к нему, улёгшись на нём сверху.
— Тебе же нравится то, что ты узнала обо мне? — у него сел голос.
— Да. — Она мягко взялась кончиками пальцев за его соски. — Но ведь я же садистка, я же не могу так просто ебаться, мне надо помучить.
— Удивительное совпадение! А я... — в это время Маша своими сильными пальцами выкрутила его соски, и он застонал, — ... а я вот мазохист, мне нужно помучиться, прежде чем ебаться.
Маша так ёрзала лёжа на нём сверху, что его пенис напрягся и стал биться ей в бедро. Не обращая на него внимания, она предложила:
— Тогда давай сравним, кто из нас как целует другого в грудь. Я — вот так, — и она, свернувшись на нём калачиком, провела языком по его соскам, потом поочерёдно засосала их сильно сжатыми губами, и напоследок впилась в них зубами.
— Ах, Маша, я сейчас кончу...
— Не смей без моего разрешения. Терпи, понял? — Маша отползла в сторону и стащила с себя ночную рубашку, а потом вернулась и оседлала его, взяв его пенис в свой тугой и влажный плен. Круг замкнулся, и все его члены были усмирены.
— Теперь ты, — прошептала Маша, склонившись к нему своей грудкой, опираясь локтями о паркет.
Целуя её грудь, он внезапно осознал, что делает это тем нежнее и сокровеннее, чем более жестоко она обращалась с ним накануне. И он желал и того, и другого. Он нуждался в Маше.
Между тем Маша объезжала его; несмотря на узкое подкроватное пространство, она делала это резкими и властными толчками, по-настоящему ебала его. Она задавала ему ритм, навязывала ощущения, влекла его за собой, не оставляла, но и не давала вырваться вперёд. Несколько раз она отпускала его и приказывала остыть, пока не добилась полного подчинения.
В награду она разрешила ему впервые кончить. Цепи зазвенели.
Маша пристально смотрела на него, потом велела считать оргазмы.
— Если собьёшься, — улыбнулась она у самого его лица, — я дам тебе пятьдесят плетей.
Он сбился со счёта.
Они кончали одновременно, целовались и снова ебались.
— Я тебя люблю, — сказала Маша.
— А я люблю тебя, — сказал он.
Забрезжил рассвет. Маша в счастливом изнеможении покоилась у него на груди и следила за стрелками настенных часов.
Выходные кончились, надо было ехать на работу. Маша с усилием оторвалась от него и пошла за ключом.
Когда она повернулась к нему спиной, он ужаснулся: её плечи и лопатки были покрыты багровыми кровоподтёками в виде ромбов.
Они приехали на работу вместе, и начальник, давно размышлявший, каким образом сплотить для выполнения крайне нужного проекта этих постоянно конфликтующих двоих, сказал себе одобрительно:
— Да у них уже всё слажено.

Клизма (1 часть)

Как меня отодрали в попку

Как меня сделали лесбиянкой