чуть не до пояса, продемонстрировала свою прелестную попочку, обутую в белоснежное бельё. Несколько раз, потанцевав булочками, она выпрямилась; в её руке была шоколадная конфета.
— А почему только одна?
— Я надеюсь, ты поделишься со мной?
Я поделился. Затем взял её за плечи и стал осторожно притягивать к себе, приоткрыв рот.одна из женщин намекнула, что им нужно в туалет. Но если рассказчик заглянет через часок, то они будут мне бесконечно рады. Выйдя из палаты, я попал в объятия Светы, которая периодически подходила к двери и прислушивалась к моим историям. Крепко и в тоже время нежно она, расцеловав меня, прошептав на ушко: «Проси что хочешь!».
— Так, таки и всё? — Усмехнулся уже не масло, а кусок копчёной колбасы.
— Всё, что пожелаешь, — глядя мне прямо в глаза одними губами прошептала женщина.
— А мне ничего от тебя не надо, — солгал я, — то что хотел, получил... Теперь я знаю вкус твоих губ...
Она игриво улыбнулась и, погладив моё плечо, медленно скрестила ноги, чуть опустив при этом голову. Поняв, что если не остановлю это, со мной случится конфуз, быстро ретировался в свою палату. Завидев счастливые лица сопалатников, мне стало интересно: в чём дело. «Наслаждаемся тишиной», — был ответ.
— Чем ты их там взял, боец? — поинтересовался воин.
— Показывал фокусы с картами и рассказывал разные истории.
— Я тоже хочу разные истории, — заканючил школьник младших классов.
— Я им обещал через часок продолжить, а вечером расскажу здесь.
Но через часок не вышло, у них начались процедуры, еда и прочее.
Света явилась за мной в девятом часу. Вечерело. Войдя в палату к женщинам спросил: на чём остановился, продолжил рассказ, но уже не так резво. Потому что вечерело основательно. Внезапно одна из женщин приложила палец к губам и показала рукой, что та уснула. Наконец уснула, невзирая на сильную боль за много ночей. Тогда тихохонько пятясь задом, покинул женскую обитель.
За столом дежурной сестры, откровенно клевая носом сидела Света. Её красноглазие и безумный взгляд, говорили о том, что бессонные ночи не прошли для неё даром, оставалось совсем немного, и она сломается. Взяв предписания, внимательно ознакомившись с ними, я узнал, что предстоит ей выполнить этой ночью. Кому-то таблетки, кому-то измерить температуру поменять лекарство в капельнице и т. д. и т. п. Обычная сестринская рутина.
— Иди спать. Я всё сделаю, — пообещал я.
— Как же! Лечу, спотыкаюсь. Главный здесь. В 10-ть за ним должны заехать на машине. Может, тогда покемарю.
— Зайдёшь за мной, когда отчалит, — сказал предложивший свою помощь, нежно погладив её плечо.
В палате никто не спал, они приготовились слушать истории о странствиях, битвах, сражениях и пиратах. Если женщинам, рассказчик повествовал о влюблённом в Кармен и письмах к незнакомке, то мужскую обитель больше интересовали приключения землянина, попавшего на Гриаду. В 11 ночи. Пришла Света. Все уже спали, я рассказывал только школьнику, сонно хлопающему осоловелыми глазами. Она умоляюще взглянула на меня и ничего не сказав вышла, тихонько притворив за собой дверь.
Быстро одевшись, прошествовал к её столу.
— Всё иди спать, я подежурю за тебя. Я всё сделаю за тебя: раздам лекарства в положенное время, запишу температуру и поменяю бутылки на капельницах.
— А уколы?
— Я тебя разбужу, ты поставишь, а потом продолжишь...
— Спасибо Юрочка. Ты настоящий друг! Только я буду спать здесь. Вдруг, кто придёт?
Сказав это, она положила свою милую головку на руки и тут же уснула. Через час я быстро натянул белый халат, пробежался по палатам, раздал лекарства и вернулся. В одной из палат выпросил на ночь книгу, кою усевшись на стул возле Светы, стал в упоении читать. К несчастью — это был роман. В нём описывалась любовь к недосягаемой женщине. Моя женщина была досягаема. Стоило только протянуть руку. Я протянул...
Я сделал то о чём мечтал герой того романа — осторожно погладил её прекрасные волосы, едва касаясь рукой. Затем приблизился к ней и вновь погладил, наслаждаясь их ароматом. Потом мне стало стыдно, будто воспользовался её беспомощностью. Внезапно она заговорила сонным голосом: «Юрочка погладь ещё. Так приятно! А я посплю...»
Я погладил и не один раз. Осторожно едва касаясь, утонул лицом в шёлке её волосах. Это было так приятно, что мгновенно возбудился. Но теперь мне было всё равно. Ведь все спали, никто ничего не видел, даже предмет моего обожания.
Я вновь принялся за чтение, ожидая повторной просьбы, но она по видимому погрузилась в глубокий сон, всецело доверившись мне. Я не оправдал её доверия. Примерно во втором часу ночи, уже более не могущий терпеть, осторожно дотронулся до её грудей нависших как два маленьких арбузика из распахнутого халата. Осторожно раздвинув халат, стал осторожно гладить, боясь, что она проснётся. Стоило мне замешкаться на несколько секунд, как она сказала: «Погладь ещё! Так приятно. А я претворюсь, что сплю».
Я тут же выполнил её просьбу, уже не таясь. Внезапно она привстала, развернувшись ко мне. Тут же, застевнявшись убрал руки.
— Ну что же ты? Мальчик мой. Я ведь тебе разрешила.
Я вновь принялся услаждать её и себя, уже обнажив два нежных цветка. Стоило мне только прикоснуться к ним губами, как мной овладела неподдельная страсть. Кажется, меня начала бить любовная трясучка. Быстро сообразив, что со мной твориться, девушка сильно перепугалась:
— Юрочка, Юрочка, милый мой. Нам же нельзя! Быстро закрыв одеждой, то, что уже почти принадлежало мне, сказала она.
— Но почему? Ты же обещала: «Всё что захочешь».
— Я сказала не подумав, — расстроилась соблазнительница, — у тебя от этого все швы разойдутся... А мне сегодня нельзя. По женским причинам... Ну, ты понимаешь?
— Понимаю, — сильно огорчился несчастный.
Надо мной всегда висел злой рок. Судьба постоянно надсмехалась над неудачником. Я был тем «невезучим» про которых в будущем снимали фильмы, и обязательно уселся на тот стул, у которого подпилены ножки, будь он хоть одним из двадцати. Я разбивал свой нос там, где этого никому не удавалось. Ломился напролом в запертую стеклянную дверь. Аппендицит набросился на меня накануне Последнего Звонка. А на первый не попал, потому что находился на обследовании в больнице. За все школьные годы, я всего два раза лежал в больнице. В первый и последний звонок. Это-то не пришлось рассказать своей несостоявшейся любовнице. Под конец уже весело, насмехаясь над собой. А она взяла и расплакалась.
Быстро перестав плакать Света взяла меня за руку, и повела в сестринскую:
— Это надо прекратить, — сказала она, — я знаю, что бывает с мужчинами, если они не удовлетворили свою страсть. Им бывает очень больно. Я не хочу этого. Я помогу тебе.
Затем она заперла дверь, попросила меня лечь на кушетку и разделась до пояса.
— Люби меня руками, — сказала она, — только, пожалуйста, не напрягайся — швы разойдутся.
Мы любили руками. Я нежно целовал её тело и гладил везде кроме...
А она своими нежными ручками доводила меня до оргазма, бесконечно повторяя: «Только не напрягайся!». Я старался, но видимо плохо, один из швов разошёлся. И меня не хотели выписывать на следующий день. Но это уже другая история, достойная третьей главы.
День третий.
Друзей у меня было много. Точнее я думал, что много. Первым прискакал Анджей. Принёс мне 2 пачки «Варны». Курил тогда мало, мне их хватило до конца срока пребывания в доме скорби. Потом ещё приходили, кажется человека три. Кормили тогда вполне сносно. Но моя сердобольная мамочка таскала мне всякие бульвончики с кугочкой, будто я Маресьев и страшно ослаб после перенесения тяжелейшей операции...
Девочки все были из медучилища моего возраста — лет по 18—19. Самой старой была Света. Кажется, ей было 22. На третий день пришла Ксюша. Кто у неё был в паре, не помню. Ксюша была скромная, заканапушеная девица. Профессия кою она избрала для дальнейшей своей трудовой деятельности, ей не нравилась. Колола она больно, совершенно не задумываясь о пациентах. Многие больные её не любили, особенно женщины.
Когда она зашла в палату, вместе с ней зашла мой хирург. Ксюша резво отклеила у меня марлевую заплатку, для демонстрации состояния швов. Хирург, внимательно осмотрев свою работу, удовлетворительно мотнула головой и сказала сестре пришпандорить новую заплатку. Та, ухватив тампон, наложила его на швы и, смазав по кругу кленоином, пришпандорила заплатку из марли. Попытавшись ретироваться, была тут же застопорена врачом.
— Ксения! — подивилась хирург, — обрежь по кругу, некрасиво же?
Сестра, выхватив из кармана халатика кривые ножницы, стала исправлять свою работу. Я в это время декламировал заунывным голосом:
— Режьте Ксюша, режьте! Режьте осторожно! Не отрежьте Ксюша то, что мне дороже!
Девушка покраснела, аки та ошкуренная свёкла готовая к употреблению в борщ и зло сказала:
— Больной не дёргайтесь! И ведите себя прилично! А то...
— Что, а то? Ксюшенька? — съехидничал я.
— Отрежет тебе то, что дороже, — усмехнулась хирург.
В палате возле каждого койко-места была кнопочка в стене, в изголовье. Если её нажать, на посту у сестры препротивно трещал сигнал и, отскакивала крышечка, скрывающая номер палаты. По обыкновению ими не пользовались. Только если кому-нибудь было плохо или в палате лежали неходячие. Я решил приколоться над Ксюшей. Но это было после.
Сначала расскажу, как это бездарное создание поставило мне клизму. Я был не в курсе, что любой наркотик опиумного ряда, оказывает сильнейшее запорное действие на человеческий организм. Мне хватило всего двух уколов. Один до операции, второй на второй день. Я был несколько обеспокоен и сам напросился, потому что тужится было нельзя — швы разойдутся.
Врач дала задание медсестре. Та приказала мне улечься в позу ещё не родившегося ребёнка и, пристроив резиновую пуповину, стала заливать в мой кишечник холодную воду из крана. Следует отметить, что вода была не просто холодная, а ледяная — градусов 10—12. Не прошло и несколько секунд, как меня стала бить дрожь. Врач сердцем чуйствуя беду, решила проследить, как практикантка производит сию экзекуцию.

Мой герой.

Командировка в Киев

Прослежу за мамой...