бузутешному жениху. Я боюсь только второго, потому как знаю, что из всех моих документов нужен только паспорт, а он надежно спрятан в кабинете чиновника. «Вылезший из грязи в князи» (по словам Салмана-ага), благодаря удачной женитьбе, и стремительно пролезший в столичную элиту, Зияд-ага тонко лавировал между старыми аристократическими кланами, пробивая себе удобное место под солнцем. Будучи на словах представителем новой формации чиновников, на деле лощеный делец не брезговал ничем, чтоб обогатиться и упрочить свое положение. Я была только разменной монетой в его делишках с семьёй старика. И очень боялась, что они договорятся. Мысль, что он увел из-под носа старинного аристократа лакомый кусочек — меня, забавляла циничного ловкача и предполагала зависимость того от Зияда-ага. И некие бонусы.
И ещё я подозреваю, что беременна. Уже дней 5. Я заранее ненавижу ядовитое семя, оставленное во мне похотливыми негодяями. И помалкиваю об этом, зная, что тогда уж точно Зияд отдаст меня в прежнюю тюрьму. И надеюсь на чудо. Может быть, вернется его жена, или в пику старику чиновник все же отвезет меня туда, куда я прошусь ежедневно.
Накинув большой мужской халат, тихонько выскальзываю из комнаты и крадусь по холлу к хозяйскому кабинету. Прильнув к двери, прислушиваюсь. Плохо слышно, мужчины говорят тихо. Произносят мое имя. Голоса приближаются, я прячусь за диван. Сгорбленный Салман-ага, шаркая ногами, идет к двери и тихо выходит. Он изменился. Зияд не появляется, и я проскальзываю в кабинет. Он поспешно закрывает сейф с бумагами и возвращается за стол. Перед ним плоская коробка, обтянутая атласом. Усмехнувшись, придвигает её: — Он просит тебя принять это и вернуться. Там очередное дорогое украшение, я со стуком захлопываю коробку. Опустившись к ногам сидящего мужчины, целую его руку: — Не отдавай меня ему... Я умру там... Верни меня домой... Возьми всё... — Как ты провезёшь всё это через границу? — внезапно интересуется он. Вся во власти безысходных мыслей, я только пожимаю плечами. — Так... Здесь есть чек... Хорошо. А больше, разумеется, у тебя квитанций нет... Ведь так? — вопрошает он. Тащит меня в супружескую спальную и, порывшись в тумбочке, на которой стоят свадебные фото в красивых рамках, вытаскивает пачку чеков. — Вот, разберёшься на досуге; отсчитай, сколько нужно, и чтоб примерно подходили к твоим.
Начав понимать, что к чему, я радостно обнимаю его и благодарю. — Ну вот, лучше, когда ты улыбаешься. Давненько ты не массировала меня. Иди, — хлопнув меня по попе и подтолкнув. Держа за затылок и резко загоняя набухший член мне в самое горло, выдергивает его и, поставив меня на колени на горячую кафельную лежанку, напористо ввинчивается в мой анус. Я пытаюсь вырваться; мертвой хваткой вцепившись в мои ягодицы, мужчина хрипит: — Ну не ломайся... Не притворяйся, что они не трахали тебя туда... Оставив сперму и ощущение тяжести в моем узком отверстии, пресыщенно заметил: — Как с вами европейками просто! Вас ничем не смутишь, вы на все согласны... В отличие от наших закомплексованных женщин... Я молча плачу и вновь ненавижу, ненавижу этого двуличного хитрого мерзавца, требующего платы всякий раз, как поманит меня лживыми надеждами.
Проходит ещё одна неделя в притворных хлопотах насчет моего возвращения домой. Мои упорные вопросы остаются без ответа, я существую в хитросплетении обмана, угроз, намеков, пустых ожиданий, тщетных надежд, густо приправленных неугасающим вожделением ловкого негодяя. Он тонко держит меня на сексуальном поводке, заставляя всякий раз раздвигать ноги после очередного звонка или встречи с бывшим престарелым «женихом». В другое время я ценила бы столь искусного мужчину, умеющего доставить истинное наслаждение женщине. Но я с тревогой прислушивалась к росшему во мне ядовитому семени, считала дни и опасалась, как бы не стало слишком поздно. Освобождение.
Утро не предвещало ничего необычного. Я привычно проглотила порцию спермы, обняв мужчину за ягодицы, придавившие мне лицо. Он сотрясся на мне, став необычайно тяжелым; потом чуть приподнял зад, вжался лицом в мою промежность и чуть прикусил клитор. Теперь уже я извилась под ним в мелких судорогах: далеко просунутым во влагалище языком он усиливал мои сладострастные муки. С сожалением оставив меня, любовник ушёл в душ, и тут в дверь позвонили. С нетерпением ожидая каждый день плохих или хороших вестей, будучи готова ко всему, я осторожно выглянула в окно: несколько мужчин в костюмах в сопровождении полиции ожидали хозяев. Сердце мое забилось, слабое предчувствие шевельнулось в груди.
Натянув платье на вспотевшее тело, прибежав раньше хозяина ко входу, ожидаю там. Встревоженный слуга осторожно прикрыл дверь и бросился в спальную, не обратив на меня внимания. Ставший серьезным хозяин, переговариваясь с прислужником, взялся за ручку двери, внимательно посмотрел на меня, нервно застывшую при входе, придал лицу высокомерное выражение и распахнул дверь.
Мужчина с европейским лицом, окруженный местными чиновниками, предъявив бумаги, по-английски сказал, что разыскивает пропавшую российскую гражданку, въехавшую в страну около года назад. Есть ли что сказать по этому поводу господину Зияду-ага N*, так как поиски привели представителей российского посольства в его дом. Широко улыбнувшись, хозяин указал на меня, прибавив, что мы как раз собирались навестить консула. Я попала в его дом вчера поздно вечером (хитрый лицемер ошибся всего лишь на пару недель), и они с женой любезно предложили мне свое гостеприимство. Сотрудник посольства внимательно взглянул на меня: — Вы Елена N* (это моё полузабытое имя)? Почти не разобрав ни слова, я кивнула. Родная речь, такая любимая и далёкая, обожгла меня будто огнем, отняв силы и заставив стоять неподвижно. Мужчина средних лет, улыбаясь, что-то говорил мне о письмах, запросах из Москвы, из МВД, звонках по поводу моего исчезновения, а я, сцепив пальцы, не понимая ни слова, думала только об одном: могу ли я прямо сейчас ухватить земляка за руку и уйти вместе с ним, и не удержит ли меня опять кто-то или что-то. — ... проехать прямо сейчас? — уловила я окончание вопроса и, наконец, пришла в себя. — А вы... могли бы помочь мне собраться? — с трудом выдала я первую фразу на русском после года забвения. Он улыбнулся: — У вас так много вещей? — Тебе поможет слуга, — неискренне улыбнулся не потерявший самообладания Зияд. — Я боюсь вы уйдете, и я опять останусь здесь... — умоляюще прошептала я. Мужчина посерьёзнел и уверил меня, что они с полицией никуда не уйдут. Негнущимися руками схватила я драгоценный пакет и оглянулась: смятая, в пятнах постель оставалась за моей спиной как символ всего, что я хотела забыть и проклясть в своей жизни.
В автомобиле доехали молча, никто не донимал меня. Да, то самое, светлое каменное здание в зелени, которое мне показывал Омар год назад. Меня завели в
консульский отдел, усадили и принялись задавать вопросы. От потока фраз на родном языке у меня закружилась голова, я как-то сразу поверила, что почти дома, и не сказав ни слова, упала со стула без памяти.
Сидя у кровати, молодой секретарь-референт (его попросили посидеть со мной, надеясь, что в силу его молодого возраста я доверюсь ему) рассказывает мне, что моё письмо получили недавно и начали меня искать. Разъяснить тревожные факты, изложенные в моем письме, предложили Салману-ага N*, но свидетельств им не нашлось; семья уверяла, что, погостив у них, я уехала путешествовать по стране. Доказательств как этому, так и обратному не находилось, и поиски временно свернули, разослав ориентировки на меня во все полицейские участки. Никаких сообщений обо мне не поступало, и моя история грозила забвением, как внезапно из Москвы пришло срочное сообщение, что я могу находиться в доме государственного чиновника Зияда-ага N*. Что немедленно и было проверено, уведомив полицию и проведя совместный рейд.
Наличие письма я объяснить могла, но реакцию Москвы — нет. Родственников у меня там нет, знакомых тоже. Почему кто-то в столице заинтересовался мной? Запрос из МВД — пояснил молодой человек. Оставив все непонятное на потом, я ещё раз поздравила себя за то, что сражалась за свою свободу из последних сил. Последующий разговор с консулом был малоприятен. Я прослушала упреки в собственной инфантильности и бездумности. Оказывается, я виновата в том, что имея обратный билет, поручаю кому-то сдать его, не продлеваю визу, когда она заканчивается, уезжаю из принимающей надежной семьи — родственников правящему дому — неизвестно куда путешествовать, одна, не зная языка, в недружественной к одинокой женщине обстановке. Потом тайно гощу у правительственного чиновника, не заявляя о себе, не отвечаю на звонки родных, заставляя их думать бог весть что и разыскивать меня. И устраиваю сцену в присутствии полиции и чиновников местного МИДа, заявляя посольскому советнику, что боюсь оставаться у приютившего меня хозяина — важного человека. — Почему вы выбирали для жительства здесь дома состоятельных женатых мужчин, а потом обвиняли их в предрассудительном поведении? — было общей темой упреков мне.
Позвонив домой маме, я коротко сообщила, когда прилетаю в Москву, и оборвала её причитания и попытки расспросов. Я постаралась забыть все подозрения на мой счет сотрудников посольства, как только села в самолет. Одетая в чужую одежду консульских жен, я вспомнила указания хитрого Зияда, когда предъявляла на таможне чеки на украшения. Прижимая к себе дорогой пакет, ни на минуту не заснула во время почти 7 часового перелета, тревожно прислушиваясь к гудению двигателей. Среди встречающих стоял Павел. Мы долго просто смотрели друг на друга, потом пошли на аэроэкспресс.
Друзья.
— Наш поезд в 20.25, — сказал Павел, — ещё есть время. — Я остаюсь, — ответила я. — Ты со мной? — Да у меня с деньгами не очень... — замялся друг. — У меня есть, — сказала я, и мы сдали билеты. В ломбарде я выложила перед оценщиком первое украшение. Купила себе одежду, сложив в пакет и выбросив чужую. В кафе с Wi-Fi по Пашиному телефону нашли дешёвую гостиницу и сняли номер на 2-х. Затем, поискав, я выбрала

Инцест отца и дочери

На море обменялись мамами

Моя ненасытная жена