девка.
Дикость того, что делают с ее телом, заставила ее встрепенуться. Нет, она не посмела воспротивиться, чтобы соскользнуть с долбящих ее пальцев, или сменить позу на хотя бы чуть менее вызывающую и развратную, ведь Антон приказал в самом начале даже не шевелиться. Так как она могла помешать ему делать это грязное дело? Мариночка не позволяла признаться себе, что не только забота об оценках руководит ее бездеятельность. Ведь где-то загнанная в самые глубины подсознания билась мысль о том, что она желает вот так стоять, как самая настоящая шлюха, и послушно принимать все, что в пожелает в нее загнать ее ученик...
И все же ей удалось собрать остатки добропорядочности, если она еще существовала в нынешней ситуации:
— Что... о... о... ты... ы... де... э... э... лае... э... эшь?
Дыхание сбивалось от того, как пальцы жестко и часто вонзались глубоко в плоть, щечка елозила по стене, а пухлые губки жалобно кривились, но учительница еще надеялась прекратить похабные действия своего ученика.
— Я очень расстроен, Марина Михайловна, — голос Антона был задыхающимся. — Это для профилактики, чтобы в следующий раз вы задумались, когда захотите помешать моему обучению.
Мариночка не нашлась, что возразить, слова были справедливыми, и она понимала, что, как проштрафившийся педагог, вполне заслужила подобное обращение. К тому же ее начали поглощать ужасные ощущения: она вдруг поняла, что может сейчас кончить. «Нет! Не-е-ет! — мысленно закричала учительница, содрогаясь всем телом от мощных толчков в промежность. — Только не это!». Кончить в такой позе на глазах собственного ученика было совершенно непотребным, вопиющим в своей дикости актом. Мариночка до крови закусила губку, зажмурилась, не обращая внимания, что очки в тонкой оправе съехали на кончик носика, и пыталась хоть как-то противостоять подступающему урагану ощущений, готовому смести последние устои нравственности. Но сопротивляться было невозможно, и учительница закричала, судорожно извиваясь на пальцах своего ученика, да к тому же, словно женщина, потерявшая последние крохи достоинства, сама старалась насадиться поглубже, чувствуя, как костяшки впечатываются в нежный чувствительный уголок влагалища.
Антон, наконец, отпустил ее, и Мариночка без сил сползла по стенке. Она молилась, чтобы после того, как она распутно кончила, он хотя бы не разглядел ее раскрасневшиеся щечки, полуоткрытый ротик и бурно вздымающуюся грудь, хотя ее содрогающееся тело должно было ясно сказать ученику, что она все еще во власти непотребных ощущений. Как сквозь туман учительница услышала:
— Я надеюсь, Марина Михайловна, что когда я зайду после уроков, вы будете в надлежащем виде... И кстати, свое наказание вы еще не получили, это была только профилактика.
...
Мариночка чувствовала себя ужасно. Скоро окончание уроков, и Антон придет, чтобы сдать реферат, наказать за просчеты в педагогическом процессе и заодно проверить наличие развратного белья на ней. И эти обстоятельства и то, что она несколько часов назад постыдно кончила на его пальцах, заставляли ее то краснеть, то бледнеть. Как она сможет предстать перед учеником в таком откровенном белье, словно потерявшая всякий стыд шлюха? Как сможет смотреть в глаза ученику после того, как извивалась перед ним и кричала в оргазме? Ко всему прочему, комплект оказался маловат. И если чулки на стройных ножках смотрелись даже где-то симпатично, то бюстгальтер врезался в груди, а прозрачные трусики, состоящие, казалось, из одних тесемок, и вовсе не прикрывали полностью интимные места, болезненно впиваясь в нежные складочки. Самым ужасным было то, что трущаяся по половым губкам ткань, вдруг стала доставлять удовольствие. Мариночка осознала, что снова начинает течь, хотя это было невозможным, ведь она буквально только что разрядилась так, как никогда в жизни.
Когда прозвенел последний звонок, учительница застыла за своим столом напротив пустого класса с выпрямленной спиной и благовоспитанно положенными ладонями на колени и стала ждать своего ученика с обреченностью приговоренного к смертной казни. И только пунцовые щечки выдавали бурю чувств, бушевавшую внутри.
Антон пришел минут через 15, веселый и немного взбудораженный. Он сел за первую парту, чуть по диагонали от преподавательского стола и дурашливо поднял бровь. Мариночка не смела смотреть ему в глаза и вздрогнула, когда раздался его голос:
— Ну, что же вы, Марина Михайловна? Я пришел, весь из себя тянущийся к знаниям, а вы?..
Учительница прекрасно поняла, что от нее требуется. Не смотря на то, что еще недавно она извивалась на пальцах ученика, предстать перед ним в развратном белье было слишком для ее благовоспитанности. Тем не менее, ее самый талантливый ученик стремился к знаниям, а эту тягу любому считающему себя педагогом следовало поощрять. Поэтому Мариночка пересилила себя и вышла к доске. Ее ужасало то, что предстояло сделать, самой, под насмешливым взглядом ученика. Однако деваться было некуда. Если следовало раздеться, чтобы Антон продолжал учиться на пятерки, значит, необходимо предстать перед ним в непотребном виде шлюхи.
И Мариночка сняла с себя блузку и юбку. Это было хуже, чем оказаться голой! Она с ужасом почувствовала, как колыхнулась ее большая грудь, стиснутая в плену развратного бюстгальтера, как половые губки вылезают за края тесных трусиков. Но самое главное, по ее телу, совершенно осязаемо двигается заинтересованный взгляд собственного ученика. Под этим взглядом мгновенно затвердели соски, выпирая из ткани не смотря на то, что она туго облекала упругую плоть, а когда глаза Антона опустились ниже, выхватив зрелище торчащих из-под сбившейся в одну полоску ткани половых губок, учительница почувствовала, как целая струйка влаги просачивается наружу. Еще немного и она потечет по внутренней стороне бедер!
— Марина Михайловна, мне неясны несколько моментов из прошлого урока. Возьмите мел и поясните мне следующее... Учительница едва восприняла то, о чем ее просил ученик. Ведь ей сейчас придется повернуться. Что хуже — представать перед ним в развратном виде шлюхи в прозрачном, ничего не скрывающем, тесном комплекте? Или почти полностью голой сзади — ведь и бретельки бюстгальтера и трусики на спине и попке — это всего лишь тонюсенькие тесемки, к тому же безобразно впивающиеся в промежность между ног? Но долг превыше всего, и Мариночка, автоматически поправив сползшие во время раздевания очки, взяла мел и принялась объяснять Антону нюансы химических реакций, поясняя свои слова записями на доске.
Мариночка прекрасно понимала, что Антон разглядывает ее во всех ужасных подробностях, и от этого продолжала течь еще больше, уже ощутимо вздрагивая при каждом шаге и повороте — трусики при движениях со сладкой болью впивались в чувствительные складочки, а соски затвердели настолько, что просто терзались редкими узорами бюстгальтера. А поворачиваться иногда к ученику распутным видом, чтобы он полюбовался грудями и пылающей промежностью, требовал педагогический подход — необходимость стимулировать интерес к знаниям еще никто не отменял.
Наконец, эта пытка прекратилась, чтобы смениться новой:
— Ну, что ж, Марина Михайловна, — сказал Антон, — с этим все ясно. Теперь я хочу, чтобы мы вместе проверили мой реферат, вдруг там есть ошибки, а я бы не хотел получать оценку ниже пятерки. Да и вы, я уверен, тоже этого не хотите.
Как сомнамбула, Мариночка села за первую парту, слева от своего ученика, доставшего распечатку своего реферата. От ученика исходил такой жар, что учительница поняла: на стуле останется мокрое пятно, так как она уже текла не переставая. Но Антону было этого мало, левой рукой он привлек стройное тело к себе, а указательным пальцем правой принялся водить по листам, спрашивая, правильно ли записана формула или верный ли сделан вывод.
Рука ученика принялась блуждать по шелковистой коже, то настойчиво тиская пышную грудь учительницы, то пробираясь между бедер. Возражать Мариночка не смела. Еще бы, Антон вместе с ней занят таким важным занятием — улучшением качества реферата! Если это так необходимо, то она потерпит, пускай даже она отчаянно краснеет, когда с ее губок срывается стон. А это происходило каждый раз, едва Антон начинал ногтем шевелить бугорок соска, а тем более когда его рука оказывалась между ножек учительницы. Последнее он проделывал без труда: Мариночка, не желающая чинить никаких препятствий в проверке изложенного материала, послушно развела ножки, едва пальцы в первый раз скользнули к промежности. К последней странице реферата учительница уже безостановочно постанывала в шею ученика, раздумывая, что если она пала так низко и ведет себя как настоящая шлюха, то можно ли ей поцеловать его в шею? К счастью до такого проявления низкой порочной страсти не дошло. Антон отстранил ее и сказал:
— Ну, что ж с рефератом мы закончили, теперь вас ждет наказание!
Марина, ужасаясь собственной извращенности, была жутко разочарована тем, что больше не прижимается правой грудью к Антону, а ее левая грудь, так же как и мокренькая щелка больше не ощущают мужского внимания. Она машинально поправила перекошенные во время проверки реферата очечки и пролепетала:
— Я готова...
Мариночка отчетливо осознавала свою вину и понимала, что произошедшее днем всего лишь прелюдия. Ученик же встал, обогнул парту и остановился перед развернувшейся к нему учительницей. В его руках невесть откуда обнаружилась линейка, но не это заставило Марину нервно сглотнуть: Антон уже достал свой эрегированный член, который теперь гордо покачивался перед ней и который можно было рассматривать во всем великолепии, лишь чуть опустив глаза. И это было ужасно. Учительница страшилась поднять взгляд, боясь увидеть в лице Антона насмешку и над тем, что устроила несколькими часами раньше, и над тем, что творила только что, изнывая блудливой недостойной страстью под руками ученика и как шлюха прижимаясь к нему. Но и опущенный взор тут же натыкался на порочное виденье мужского полового органа в полной боевой готовности.
Впрочем, долго выбирать между направлениями взглядов ей не пришлось.

В местном ночном клубе

Чудесный месяц сентябрь. часть 2

На море обменялись мамами