все движения; вот им вручают призы — Вангогу как лучшему художнику, а ей как лучшей модели; вот она, разрисованная и абсолютно голая, с пластырем на щелке, тусуется среди всех, будто на ней вечернее платье, и мужики из модельных агентств суют ей визитки, которые ей некуда складывать...
— Привет, зая. Не спеши.
Из темноты вдруг соткались двое и загородили ей дорогу.
— Здрасьте, — пролепетала Лера, хоть и сразу поняла, что это. — Не кричать, а то замочим сразу. Ясно, сука, блядь, пизда ёбаная, ты поняла, блядь? Раздевайся, сука!
Она не испугалась, потому что не успела. Двое из темноты были неправдоподобны, как инопланетяне. В них нельзя было поверить, и Лера не верила, снимая с себя куртку, платье, а затем и лифчик с трусами. Это было настолько невозможно, что она почти ничего не чувствовала и не думала.
— Ëбаный в рот, какая ты синяя! Бодиарт чтоль? Никогда не ебал синих, блядь, гы-гы-гы... Раком, сука, быстро!
Голая Лера опустилась на колючий асфальт. Ее смачно шлепнули, раздвинули ей ягодицы и уперлись бодливым колом в щель, сладко нывшую весь вечер.
— Ë блядь нахуй, так ты мокрая, блядь, как ёбаный в рот! Вот это сука, блядь! а я думал, что буду тебя всухую, блядь...
Перед ее глазами нарисовались ноги в джинсах и мясистый хуй.
— Соси, сука! — хуй ткнулся ей в лицо. Лера никогда не сосала (все четыре своих секса с Дэном она давала ему трахать себя, и он ни о чем не просил ее), но рот ее сам открылся, мясистый хуй вплыл туда, как кляп, и Лера облепила его нëбом и языком, будто ей кто-то подсказывал, как надо делать.
Бодливый кол уже был в ней и толкал ее вперед, на другой кол, забивший ей горло; тот толкал обратно — и оба толклись в Лере, протыкая ее сразу с двух сторон. Больно не было; не было даже особо противно и страшно, хоть сердце и колотилось в груди, как муха об стекло. Старательно работая ртом и бедрами, Лера вдруг поняла, что ей просто приятно, что именно этого и хотело ее тело весь вечер, и что единственное неприятное — асфальт, впившийся в коленки.
Эта мысль еще не успела впитаться в нее, и Лера была просто послушным телом, которое еблось и сосало, еблось и сосало, отдаваясь звериному ритму. «Что это со мной? Значит, мне приятно?» — шевелилось где-то внутри; она вдруг представила себя со стороны — голую, возбужденную, напяленную на два хуя — и ужас вскипел в ее теле, и от этого захотелось еще острей и мучительней, и бедра сами выпятились и втянули в себя ебущий хуй...
— Охуеть, блядь! Ай да сука! Ты где научилась так сосать? Ооооууу...
Ее ебли все напористей. Очень хотелось, чтобы помяли груди, и еще хотелось лопнуть, раствориться сладкой болью в темноте, исчезнуть и не быть...
— Мы тебя даже мочить не будем. Как можно мочить такую талантливую, блядь, суку, гы-гы? Живи, радуйся. Мы тебя лучше ебать будем, ты будешь наша сука, — говорили ей, когда все закончилось, и заебанная Лера сидела на асфальте. На губах и в пизде хлюпала сперма, в ушах шумело, как перед обмороком, и страшно хотелось кончить.
Лера понимала, что ее жизнь чудом не оборвалась здесь, на асфальте. Но, когда насильники скрылись за углом — она не вскочила, не ринулась опрометью в другую сторону, а сидела голяком еще минуты три, глядя прямо перед собой, и затем взялась рукой за горящую щель. В ней только что было плотно и туго, и сейчас снова хотелось этой плотности, и Лера разжигала ее в себе, изо всех сил ввинчиваясь в клитор. Она раскорячила ножки и представляла, что кто-то идет мимо и смотрит на нее. От этой мысли тело вдруг скрутилось, как тряпка, и из Леры потекло горькое, одуряющее блаженство, скребущее сладким волчком в недрах матки...
Какое-то время Лера сидела, обмякнув на асфальте; затем встала, оделась и медленно побрела домой.
8.
— Ты умничка, ты чудо! Ты настоящая находка! Если мы с тобой договоримся, ты получишь хорошую награду... — А... разве мы уже не договорились? — спрашивала голая Лера. — О чем ты, лапуся? — проникновенно смотрел на нее Леонард Рустемович, менеджер модельного агентства «ИзгибЪ». — Как? А... — растерялась Лера.
Только что она отпозировала длинный фотосет, принимая самые блядские позы, которые только могла себе представить. — Но я же снималась... И вы говорили, что... — Нуууу, деточка, наив будешь в своей школе гнать. Это была проба. Тест, скажем так. Он показал, что ты годишься, ты меня поняла? И не более того. Ты меня поняла?.. — А что надо, чтобы... более?
Вместо ответа Леонард Рустемович встал.
— Эх, — сказал он, умильно глядя на Леру. — Хотел я тебя привезти в хорошее место, романтика, скажем так, и все такое... но нет. Не могу терпеть. Иди сюда!
Лера подошла на негнущихся ногах к нему.
— Соси! — из брюк вывалился объект сосания, прицелившись Лере в живот. — Но... — Ах, мы наивные, да? Ну так вали к себе домой, тургневская девушка, блядь. Тебе ж денюжек хочется, по глазам вижу. Ну? Соси, и получишь кусок сладкой морковки...
«Это из «Кролика Роджера"» — подумала Лера, заглатывая багровый хуй. Она сосала так же, как пару дней назад, когда ее насиловали — облепляла елду нëбом и языком, и это снова нравилось ее клиенту, сопящему от удовольствия, как мастиф.
— Хххххыыыы... Ты настоящая находка, я же говорю, — бормотал Леонард Рустемович, и вдруг схватил ее за плечи и повалил на пол.
Хуй с чмоканьем вылетел из Лериного рта. Она даже не успела вскрикнуть; ноги ее были раздвинуты, и в зудящую щель на лету вставился хуй, натянув ее почти до упора.
— Вот так, вот таааак... ты же давно течешь, талантливая моя... — приговаривал менеджер модельного агенства и ебал Леру на полу, смяв руками обе ее груди. Лера выгибалась и плакала. Все эти дни она внушала себе, что там, на асфальте она была не виновата, так получилось, и она правильно поступила, и потому осталась жива, и она вовсе не сука и не шлюха...
— Все вы плачете... Все... А потом сами раком ставитесь, блядь, и сами прыгаете на меня, и умоляете... Где ты еще такой хуй найдешь? Девятнадцать с половиной, между прочим! Что, не вкурила еще? А так? А вот так? — орал ей менеджер и остервенело ебал ее, всаживаясь в печенки. Лера задыхалась от плача и от спазмов растревоженной матки. Тугая плотность, натянувшая ее, влилась куда-то в недра, и там толкала и щекотала липкую капельку, которая росла, набухала и перекатывалась в Лере, исторгая из нее спазмы, стоны и радуги. «Мне хорошо» — снова осознала она, — «мне дико, зверски, охуенно хорошо. Ааааа...»
— Аааааааа! — орала она, выплеснув наконец из себя эту капельку, и тонула-захлебывалась в ней, и выворачивалась наизнанку сладким, сочащимся нутром, и размазывалась пиздой по стволу хуя, проебавшего ее до сердцевины...
— Ну вот... — отдувался Леонард Рустемович. — А не хотела, между прочим. Скоро еще попросишь. На, держи.
Он добыл из пиджака пачку баксов, отсчитал три сотенных купюры всхлипывающей Лере, и та стала одеваться, зажав их в кулаке.
9.
Лера изо всех сил старалась не плакать. Но лучше бы она плакала: набухшие глаза действовали на мужчин так, что Лера не знала, куда деваться. «Прям Парфюмер», думала она, улыбаясь сквозь слезищу, зудящую где-то внутри.
За эту неделю она уже немного привыкла к приставаниям. Стоило ей выйти на улицу — и весь город спешил с ней познакомиться, войти к ней в доверие и блеснуть перед ней лучшими качествами (ржачем и матами). Но сейчас творилось что-то несусветное: чем меньше ей хотелось смотреть на людей — тем сильней к ней липли, разводили на знакомство, демонстрировали ей богатство русского мата... Когда она вышла из трама — за ней выскочил какой-то мужик и бежал за ней метров сто.
Ей не хотелось ничего. Ей хотелось к Дэну.
Почему-то ей представлялось его тело, вжатое в нее, и чистый, теплый ток от тела к телу, когда не нужно было говорить, и Дэн замолкал. Ей казалось, что этот ток очистит ее. «Сегодня я шлюха», думала она, «в самом прямом смысле этого слова. Так больше не будет, но сегодня так. Ничего, зато заработала, хе-хе». На папе давно висел огромный долг за квартиру, и Лера пошла в «ИзгибЪ», чтобы хоть как-то компенсировать серебристое платье от Dеnny Rоsе. «Компенсировала», думала она, «еще как. Ничего. Через пять минут я буду с Дэном...»
Дэн трахал ее, как обычно — в миссионерской позе, облизывая и обсасывая сверху донизу, как леденец. Лере это частично нравилось, частично смешило, частично поднадоело; но ей было хорошо, и она убеждала себя, что от Дэниного члена ей значительно приятней, чем от девятнадцати сантиметров Леонарда Рустемовича. Ей было тепло и нежно, а главное — с ней был Дэн, в которого она влюблена уже два года, он был близко-близко, тело к телу, он был в ней и на ней, и одно это исторгало из нее улыбку, сводившую его с ума.
Дэн трепался, изо всех сил стараясь быть отвязным мачо, но Лера терпеливо ждала, когда он после оргазма станет другим. Она не кончала под ним, и не это было главное, а драгоценные минуты молчания после скачки, смешанной с облизываниями, трепотней и матами.
— Ыыыыыххххгггррр!... — наконец захрипел Дэн, оплевав Лерино влагалище горячими капельками, и рухнул на нее, как обычно. Лера закрыла глаза...
— А от тебя пахнет другими мужиками... Ты не думай, я не ревную, — вдруг зашептал Дэн прямо в ухо Лере. — Тебя ведь много ебут, да? Такую красотулечку, как ты? Вряд ли я один у тебя такой. Ты любишь, когда тебя ебут другие мужики, да? Ты моя шлюшка, да?
Лера молчала, сжавшись под Дэном.
— А давай я позову братана, и мы втроем?... У меня улетный братан, ебется так, что заебись!... У него не то что у меня, у него целых девятнадцать сэмэ, прикинь ваще? Ты с ним тебя так отжарим, что... Эээ, ты чё? Лерк!..
Но Лера лихорадочно одевалась, и минутой спустя вылетела из квартиры, изо всех сил стараясь загнать слезищу обратно — туда, где она висела все это время.
10.
— Папа! Папочка!... — Лера кинулась на шею отцу. — Доча! Что такое? Ну... ну... ну чего ты? Он... он обидел, да? Изменил, да? Ну... ну ничего, ну не надо, доча... Ты у меня такая красавица, такая красотулька, что мужики будут штабелями лежать. А он будет локти кусать. Ну не надо, не надо... — папа гладил ее по голове, по плечам,

Я очень люблю свою маму…

Насоска

Мой первый секс с парнем